Тот минский день и был началом блестящей судьбы фильма.
Да, фильм сделан был не в Белоруссии, без белорусских актеров, без нашего участия и помощи, но вот с этого момента началась взаимная любовь — Белоруссии к Ларисе Шепитько и Ларисы Шепитько к Белоруссии. И когда она начала делать фильм о Сибири, главную героиню нашла в Белоруссии — Стефанию Станюту. Это был риск: Стефания Станюта — великолепная, великая актриса, но это театральная актриса, которая снималась лишь в незначительных ролях в кино, и вдруг на такую роль в фильме о судьбе сибирской Матёры берут белорусскую актрису! В фильме Э. Климова «Лариса» воспроизведена фотография Станюты и Ларисы — потрясающая. Когда я ее вижу, эту фотографию, для меня это образ того, что Белоруссия удочерила Ларису Шепитько. Отнюдь не сироту, — Ларису, у которой великолепная мама, Ларису, у которой есть Украина, есть Россия. Тем не менее Белоруссия всем сердцем своим удочерила этого художника. И мне кажется, что навечно. Так же, как в моем представлении быковский «Сотников» долго, если не всегда, будет в паре, как двойная звезда, с фильмом «Восхождение» Ларисы Шепитько.
Чингиз Айтматов
Лариса — дебютантка
Не устаю удивляться, каким недюжинным характером обладала Лариса Шепитько.
В 1961 году, когда она приехала к нам, наша Киргизская студия только возникала, только-только организовывалась, и мы, по существу, приступали к съемкам первого фильма. У нас еще не было своих режиссеров. Лариса приехала в качестве дипломницы ВГИКа. По моей повести «Верблюжий глаз» она работала над фильмом «Зной». По сюжету полагалось снять это в совершенно голой, безводной степи. Речь в фильме шла о поднятии целины. В общем-то я очень сомневался, думал: «Ну что может сделать такая юная, такая хрупкая девушка, хотя и умная, и деятельная?» Как мне сейчас вспоминается, один товарищ успокаивал меня: не смотрите, мол, что такая молодая, у нее воля, характер, и она сможет поднять даже такую тяжелую работу. Как мне тогда тоже передали, Довженко, когда она вошла к нему в мастерскую (Лариса была его ученицей), сказал ей: «Я в вашем лице увидел всю красоту Украины».
Так вот, эта красивая девушка попала в такие жуткие условия, что, я думаю, не всякий бы мужчина сумел пройти через такие испытания.
Когда я приехал на съемки, я застал ее в тяжелейшем состоянии. Невероятные условия работы и болезнь: она захворала желтухой. И вот несмотря на все это, она закончила картину, сняла фильм в обстановке, где, по сути дела, ничего, кроме кинокамеры и ее воли, не было. Я думаю, именно это — ее преданность искусству, я бы сказал, неистовая преданность искусству — помогло ей состояться как режиссеру. Если бы, предположим, она тогда ушла, а она имела на это право, не закончив первую свою картину, не знаю, как бы дальше сложилась ее творческая судьба.
А теперь я об этом думаю с благодарностью, с большим чувством уважения.
Я преклоняюсь перед ее светлой памятью.
Белла Ахмадулина
Так случилось…
Так случилось, так жизнь моя сложилась, что я не то что не могу забыть (я не забывчива) — я не могу возыметь свободу забыться от памяти об этом человеке, от утомительной мысли, пульсирующей в виске, от ощущения вины. Пусть я виновата во многом, но в чем я повинна перед Ларисой? Я долго думаю — рассудок мой отвечает мне: никогда, ни в чем.
Но вот — глубокой ночью — я искала бумаги, чтобы писать это, а выпал, упал черный веер. Вот он — я обмахиваюсь им — теперь лежит рядом. Этот старинный черный кружевной веер подарил мне Сергей Параджанов — на сцене, после моего выступления.
При чем Параджанов, спросит предполагаемый читатель. При том, что должно, страдая и сострадая, любить талант другого человека, — это косвенный (и самый верный) признак твоей одаренности.
Ну а при чем веер?
Вот я опять беру его в руки. Лариса держала его в руках в новогоднюю ночь, в Доме кино. Я никогда не умела обмахиваться веером, но я никогда не умела внимать строгим советам и склонять пред ними голов).