Но потом я развелся, а это противоречит канонам католицизма. То есть разводиться можно, но нельзя потом снова жениться. Если только не удастся признать первый брак недействительным. Очень удобно иметь представителя Бога на земле в лице Папы. В итоге сама идея Бога приобретает вполне человеческое измерение. Все итальянское общество построено на принципе: ты — мне, я — тебе. Мне кажется, католицизм — очень человечная религия.
Ты обратился в католицизм в связи с женитьбой. Но ведь потребность в вере, в религии наверняка была у тебя и раньше?
Конечно. Потребность была всегда. Мне всегда хотелось подчиняться внешнему авторитету. Но это было чрезвычайно сложно, так как меня воспитали в непочтительном отношении к авторитетам. Благодаря такому воспитанию я осознал важность свободы вероисповедания. Мой отец, например, был ярым противником миссионерства, считал его грубым вмешательством в личную жизнь. Он каждый раз выходил из себя, когда в дверь к нам звонили свидетели Иеговы. А еще он ненавидел сборы пожертвований. При этом он работал в социальном департаменте, чья основная задача — заботиться о людях и удовлетворении их нужд. Однако он считал, что за это должны отвечать политики, а не благотворительные организации.
Ты играешь в фильме две роли — себя самого и доктора Месмера. Что ты думаешь об актерстве?
У меня не очень получается. Может, из меня и удалось бы сделать приличного актера, но на это потребовалась бы уйма времени. К тому же всегда очень нервничаешь, когда приходится браться за дело, в котором ничего не смыслишь.
Однако ты сыграл в собственных фильмах несколько небольших ролей — ночной портье в «Преступном элементе», молодой еврей в «Европе».
Это персонажи курьезные и скорее малосимпатичные. Тут я как Полански. Он предпочитает играть всяких проходимцев, а не героев. Чуточку эксгибиционизма можно себе позволить.
Ты уже упоминал Удо Кира, актера, который занят в большинстве твоих фильмов. Ты уже был знаком с ним, когда снимал «Эпидемию»? И что так привлекло тебя в нем как в актере?
Я познакомился с Удо Киром на кинофестивале в Мангейме, где показывал «Преступный элемент», а Удо тоже привез туда фильм, который сам срежиссировал и в котором к тому же играл две роли — мужчину и женщину. Кажется, этот фильм назывался «Последняя поездка в Харрисбург». Разумеется, я и раньше видел его во многих фильмах Фассбиндера. На фестивале мы разговорились, и Удо заявил, что охотно снялся бы в одном из моих будущих фильмов. Я тогда как раз планировал снимать «Медею», а французский актер, которого я пригласил на главную роль Ясона, Нильс Ареструп, в последний момент отказался. Я спросил Удо, и он согласился. Еще я его спросил, умеет ли он ездить на лошади, и Удо, который хотел получить эту роль, ответил, что умеет. После этого он пошел и взял первый и единственный в своей жизни урок верховой езды. Он человек очень мужественный. Его первая сцена в «Медее» совершенно головокружительная. Он должен на лошади въехать в дом, взять в седло женщину и снова выехать на улицу. Для таких вещей обычно приглашают каскадеров. Но Удо прыгнул в седло и отыграл сцену дубль за дублем без малейших затруднений и даже ни разу не упал.
В твоих фильмах ему нередко выпадает играть всякие воплощения зла.
Да, с таким лицом, как у него, легко застрять в одном амплуа.
На пятый день фильма, в пятом эпизоде «Эпидемии» вы с Нильсом Вёрселем приглашаете на ужин эксперта Института кинематографии, чтобы представить ему свой проект. На ужин также приглашены гипнотизер и его медиум.
Это был очень известный гипнотизер, и он только что вышел из тюрьмы, где отсидел полтора года или что-то в этом духе. Его осудили за изнасилование пятнадцати женщин. Он их сначала гипнотизировал, ну а потом — сам понимаешь. Думаю, на приговор повлияла его манера себя вести. Он вел себя очень вызывающе и надменно, даже перед судом присяжных. Так что в каком-то смысле он сам себе вынес приговор. Но гипнотизер он был очень умелый и мог делать с людьми под гипнозом что хотел.
В то время ни я, ни Нильс его близко не знали, и мы никогда ранее не присутствовали на гипнотическом сеансе. Он привел с собой трех девушек, все три были хорошими медиумами. После кинопроб мы отобрали одну, которая и снялась в фильме. Он ввел ее в состояние транса за пятнадцать секунд, и я помню, что мы с Нильсом переглянулись — дескать, они нас просто дурачат. Так все это было невероятно. А еще через несколько минут она рыдала так безудержно, что вся блузка у нее промокла от слез. Я повидал немало актеров, которые могут плакать по команде «Мотор!», но ничего подобного я никогда не видел.