Умила решила этот вопрос легко. Она завязала их в хвост. Жуть конечно, но пока лучше так. Когда сбегу отсюда можно будет отстричь на лысо, меньше сходства будет с Ларсом.
Умывшись и одевшись в тот же, вчерашний, нарядный кафтан, меня потащили в дом старейшин. Это здание было самым высоким в городке, в нем проводилось вече, свершались таинства и многие обряды. Не сложно догадаться, что все это мне напела птичка по имени Умила. Она, видимо, близко к сердцу приняла мою потерю памяти.
Удивительно, но люди уже проснулись и занимались своими повседневными делами. Вот кузнец разжигает горн, а на площади викинги начинают тренировочную разминку с топором и щитом. На пристань идут рыбаки с сетью. Возле идола жрец прибирается. Солнце еще не встало, а племя уже бурлит работой. Нет, надо бежать отсюда. Я же сова, а не жаворонок. К такому я не привыкну никогда.
Войдя в дом старейшин, я был немного поражен. Зал старейшин был великолепен. Изобилие резных украшений и декоративных элементов интерьера, которые можно только в музее увидеть, радовало глаз. Красочные и насыщенные цвета заставляли с благоговением относиться к окружающим предметам. В центре огромного помещения находился добротный стол, возле стен – лавки. У стола стоял светец – это подставка для лучины, видел как-то в музее. Славянские орнаменты были везде. Они украшали и окна, и мебель, и даже потолок.
– Сын, ты будто впервые видишь все это, – прогромыхал голос Гостомысла.
Подобрав челюсть и стараясь не пялиться на окружающие предметы, я направился к отцу. Он сидел за столом, за раскрытой огромной книгой, напряженно вглядываясь в меня.
– Так и есть. Я не помню многое, что кажется для других обычным, поэтому извини меня, если вдруг мое поведение будет казаться странным.
– Ты не вспомнил ничего? Не помнишь бой? Своих братьев? Как все произошло, их смерть?
– Прости, не помню, – растерянно проблеял я.
Он указал на лавку. Я сел возле него.
– Сын, я знаю, что плохо относился к тебе, не следил за твоими успехами в ратном деле, не обращал на тебя внимания.
Вот это поворот. Получается, Ларс не очень то и любим отцом.
– Я жил надеждами, что Сигурд поведет наш народ к величию. Ты помнишь Сигурда? – отец с надеждой пригвоздил меня взглядом.
– Очень смутно, будто во сне.
Я не рискнул разочаровать своим незнанием этого поистине легендарного человека.
– Твой старший брат был моей надеждой на процветание словенов.
Вот так-то. А Ларс? Этот человек выделил старшего сына и забыл про других своих детей? Не мне его судить. Я то – попадашка. Я не Ларс. Я – Игорь.
Словно прочитав мои мысли, Гостомысл нахмурился.
– Я был не прав. Не должно отцу выделять средь своих детей лучшего.
Спасибо, утешил. Лучшего? Он даже не понимает, что говорит. То есть лучший погиб, а остался Иванушка-дурачок? Ларс? Я начал заводиться. Меня начинает напрягать эта ситуация.
– Умила сказала, что ты позвал меня на вече, как своего наследника. Это так? – я решил сменить тему, пока не наговорил лишнего.
– Так и есть. Ты – единственный мой сын. На вече будем решать, когда идти в поход на Гунальфа. И я хотел бы, – Гостомысл чуть приосанился, – чтобы ты повел наших воев и отомстил за братьев и всех погибших словенских воинов.
Бинго! Именно об этом я думал вчера перед сном. Когда Умила сказала, что на вече будет поднят вопрос о мести за смерть братьев, я понял, что это идеальный способ инсценировать свою смерть. Где, как не на поле боя, можно сделать «трупик»!? Я хотел спросить про место в походе, думал, что меня не отпустят, как единственного наследника, поберегут. А тут вон оно как. Я завис. Или это Гостомысл меня хочет «слить»? Я же не Сигурд, которого, наверняка, готовили на место вождя племени. Да нет, глупости. Это во мне говорит недоверие и подозрительность моего века.
Отец напряженно смотрит на меня, ждет реакции. Думаю, что он считает это предложение подарком. Знаком уважения к моему статусу наследника.
Надо как-то отреагировать, но меня прервал шум входящих в зал старейшин. По указанию Гостомысла я сел в отведенное мне место за его спиной. Начиналось вече. Я вдруг осознал, что присутствую на историческом событии. Новгородское вече – это же первый праобраз русской демократии. Не той демократии, которая сложилась в постсоветский период, вобравшая в себя куски истории европейского парламентаризма, а той, исконно русской демократии, которая могла бы дать фору древнегреческим полисам. Подсознательно я ожидал увидеть бородатых бояр, виденных мной в фильмах. Реальность оказалась несколько прозаичнее. Это были обычные люди, виденные мной на пристани. Да, большинство седовласые старцы, но в это время еще нет такого резкого расслоения между бедными и богатыми, как в моем времени. Здесь люди более открытые, более искренние. Даже негатив они стараются высказать в лицо, не боясь за свое будущее.