Когда лагерь неприятеля утих, я попросил Василько повторить набег, но в этот раз ограничится одним залпом. В этот раз Гунульф не дал нам шанса выстрелить. Повторная атака лучников провалилась из-за горна в стане врага. Василько прошел всего половину пути, как его обнаружили. К счастью, мы с ним обсуждали подобное развитие событий, поэтому князь развернул лучников и они благополучно вернулись. Я поблагодарил воинов и отправил их досыпать, обещая не тревожить до самого построения армии Гунульфа. Свою роль на сегодняшнюю ночь они выполнили. А нечего врагу спать. Я же не могу уснуть – пусть и они бодрствуют.
Рассвет встретил меня хмуро. Нормально поспать мне так и не удалось. Думаю, что Гунульф был также не доволен поведенной ночью, так как с первыми лучами солнца, его армия начала выстраиваться напротив нас. Мы спешно подняли армию и выстроились правильными квадратами по сто человек в каждом. По флангам стояла разделенная пополам конница по пятьсот человек. Восемьсот моих резервных дружинников стояли чуть позади. Для них приготовлена особая роль. Четыре требушета поднимали веревками. Они гордо встали вдоль растянувшейся линии наших сил на равном удалении друг от друга. Три тысячи пеших варягов стояли со щитами и топорами в ожидании крови. Пятьсот лучников, не сильно выспавшиеся из-за ночного рейда, стояли между моим резервным полком и основным войском.
От Гунульфа отделилось три всадника.
Началось. Сокол и Ходот посмотрели на меня, ожидая реакции. Мы думали, что парламентеров будет в большем количестве. Эса и Ага не должны были показываться Гунульфу, дабы не спровоцировать последнего на нарушение неприкосновенности переговорщиков. Я кивнул Ходоту. Вместе с дядей и тестем я направился на переговоры.
Чем ближе я подходил к врагу, тем больше я успокаивался. Странно как-то. Я долго шел к этому мгновению, а в голове ясность и холодный расчет. Такое бывает, когда уверен в своих силах и веришь в правильность своих действий. И это меня радует.
Мы встали напротив трех переговорщиков. Они обычные северные варяги. Ничем особо не выделяющиеся. Тот, который посередине, скорее всего, Гунульф. Уж слишком самоуверенный взгляд у него. Маленькая черная бородка заплетена в косички, как у Ходота. Короткие волосы отсвечивали синевой. Кустистые брови складывались в морщину на переносице. Он был одет в кожаную броню с металлическими вставками. На поясе висел топор, похожий на моих близнецов.
– Радомысл, – проревел Гунульф, – как же так?
Голос у него был с хрипотцой, но мощный. Его ухмылка, адресованная дяде, была похожа на оскал хищника. Не знаю о чем спрашивал Гунульф. Дядя спрятал искалеченную руку в наручи и уложил ее на луку седла, поэтому его «как же так?» не могло быть адресовано к потере руки.
– Чему ты удивляешься? – видимо и дядя не понял его вопроса.
– Как же так получилось, что твой брат струсил и прячется от меня? – со смешком заявил Гунульф.
– С чего ты взял, что он прячется, – хорош дядя, сдержал гнев, – Гостомысл направил свою армию во главе с сыном, дабы Ларс отомстил за своих братьев.
– Этот юнец – Ларс? – небрежно хмыкнул Гунульф, кивая в мою сторону, – А Гостомысл еще коварнее, чем я о нем думал. Мало того, что струсил и дал умереть своим людям, которые выдали себя за него, так он еще и последнего сына отправил ко мне на убой. Неужели он совсем сошел с ума от страха передо мной?
– Гунульф, – я решил вмешаться в «переговоры», – я предлагаю тебе сдаться.
Его хохот был поддержан двумя товарищами-переговорщиками. Надо заканчивать этот треп, пора воевать.
– Я не закончил, – продолжил я, – твое поражение будет принято при условии, если ты сейчас же встанешь передо мной на колени и попросишь прощения за убийство моих братьев.
Лица врагов окаменели. Смех стих. Гунульф потянулся к топору, но остановился на полпути к цели.
– А ты такой же пустобрех, как и твой отец, – процедил он, сквозь плотно сжатые зубы.
– Я так понимаю, что это отказ от моего щедрого предложения. Верно?
– Я заставлю тебя умолять о снисхождении, – злобно прорычал мой враг.