– Какой внимательный мальчуган у тебя в помощниках, – заметил еще один варяг.
Я смутно вспоминал этих воинов. Кажется, это те самые Левоногий и Правоногий, которые умудрились получить по стреле, один – в правую ногу, второй – в левую. Их так Эса окрестила из-за того, что они уже второй раз такие симметричные ранения получали.
– Цыц, мелюзга, – крикнул старик мальчику.
Тот обиженно посмотрел на дедулю и укрылся под тканью.
– Как дела в Хольмграде? – это уже Радомысл вмешался в разговор.
– Дык, плохо усе там, – опасливо промычал старик.
– Почему это? – изумился дядя.
– Да пожгли город-то – донеслось от деда.
– Кто? – Радомысл вцепился в борт ладьи.
– Мне то не ведомо. Варяги видать там были. Так внук бает, – кивнул он на мальчонку.
Порасспросив старика, мы узнали, что на Хольмград напали и разграбили. Часть города сожгли. Дети старика погибли, остался только этот мальчишка.
Такие новости заставили нас расправить парус и сесть за весла. Мчали мы так, будто за нами гналась стая гончих. Гостомысл должен быть жив, ведь по легенде он через тридцать лет должен будет позвать Рюрика на княжение. Именно так я себя уговаривал, отметая мысли о том, что, возможно, я изменил естественный ход истории.
Хватит рефлексировать. Я уже не тот попаданец, который с трепетом и боязнью пытался не навредить истории России. Я уже решил идти до конца. Поэтому, если с отцом что-нибудь случилось, я отомщу. У меня есть сплоченная команда единомышленников, которые сможет стать силой в это части еще не родившейся Руси.
Я чувствовал, как во мне зарождается белая ярость. На задворках сознания была мысль о том, что нужно попытаться успокоится, встретить проблему с трезвой головой, не отягощенной мрачными предчувствиями. Наша ладья плыла по мелким барашкам воль реки Ловать. В ильменское озеро мы ворвались, словно огромный кит, выпрыгнувший из океанской волны. Ветер стал более сильным. Мы отложили весла и под широким парусом неслись к Хольмграду. Никто из нас не хотел ничего обсуждать. У нас у всех были тяжелые думы.
На горизонте виднелись клубы дыма. Запах гари устилался над озером. Когда мы подплыли к берегу, стал виден остов крепостной стены, покрытый сажей. Немногочисленные люди ходили воль стен и собирали тела своих и врагов.
Мы стремглав направились в город. Я бежал в сторону детинца, моля всех известных мне местных Богов о том, чтобы Гостомысл был жив. Я пробегал мимо распластанных тел убитых горожан и воинов. Кое-где еще пылал пожар, который пытались потушить.
Я дрожащими от волнения руками открыл двери новгородского кремля. Посреди комнаты лежало два тела. Это были Гостомысл и Руяна. Тело Руяны с головой было накрыто прозрачной тканью. Гостомысл же, судя по тому, как его губы шевелились в попытке что-то сказать, был жив. Я был лишен дара речи. Как же так?
Мимо меня протиснулся запыхавшийся Радомысл.
– Брат, – дядя кинулся к Гостомыслу.
Я отстраненно смотрел на мертвое тело Руяны. Эта женщина, которая так сильно меня опекала, словно наседка, теперь мертва. То ли во мне чувства Ларса-настоящего проснулись, то ли я сам так близко к сердцу принял смерть Руяны, не ясно. В груди что-то сжалось. Некая невысказанная боль. Руяна, эта волевая женщина с разными по цвету глазами, больше не будет защищать меня от словесных выпадов дяди. Я был словно в прострации.
Я стоял в дверях и боялся зайти. Еще недавно я твердил, что я уже не тот попаданец, каким был еще совсем не давно, а сейчас – расклеился.
Соберись, Ларс! Да, Ларс. С этого момента я – Ларс. Больше никаких отговорок, которые мой мозг пытается придумать. Я твердо решил создать государство, которое будет лучше того, которое было в моем времени. Для этого нужно думать трезво и расчетливо. Никаких соплей и гуманизма! Нужно жить понятиями этого века.
Око за око, зуб за зуб. Ужасающие разрушения города и потери среди воинов и населения говорят о том, что нападавших было бесчисленное множество. Это была целая армия. Я, конечно, постараюсь построить идеальное, с моей точки зрения, государство, но сначала за все то зло, которое причинили мне и моей семье нужно заплатить.
– Кто? – с хрипотцой спросил я дядю, когда он отодвинулся от отца.
– Гунульф.
Я подошел к Гостомыслу. Сквозь ткань, которой ему перевязали плечо, выступала кровь. Рана отца была тяжелой, но Радомысл обнадежил меня тем, что отец выкарабкается. Мерное дыхание отца вселяло надежду. Он уснул, как только перекинулся парой слов с дядей.
Я перевел взгляд на мать. Мертвенно-белое лицо даже после смерти выглядело красивым. В груди сжался комок злости.