Ее кремовое платье казалось негнущимся от обилия золотой и медной вышивки. Квадратный вырез обнажал очень много, но причина, по которой дамы-сидхе так любят подчеркивающие грудь портновские ухищрения, – в том, что подчеркивать им особенно нечего.
Макияж был выше всех похвал, и вообще она была прекрасна – как всегда. Она ни разу за всю жизнь не упустила возможности напомнить мне, что она – прекрасная принцесса Благого Двора, а я – нет. Я слишком малорослая, со слишком – по-человечески! – выраженными формами, а волосы у меня – о светлая Богиня! – волосы кроваво-красные, что свойственно исключительно неблагим.
Я смотрела на нее, на ее красоту, и до меня постепенно доходило, что она вполне могла сойти за человека. Люди тоже бывают высокими и худощавыми, а это – единственное, что она могла привести в доказательство большей своей близости к сидхе, чем у меня.
Она была совершенно не в меру разнаряжена для разговора с собственной дочерью. Тщательность, с которой она обставила свое появление, заставила меня призадуматься, уж не знает ли она, насколько я ее не люблю. А потом я вдруг припомнила, что она почти всегда так наряжена, так продуманно выстроена.
На мне были шорты и топ, оставлявший открытым живот. Шорты – черные, топ – ярко-красный, и в окружении ярких цветов моя кожа блистала белизной. Волосы, отросшие до плеч, уже начали слегка виться: намек на локоны, которые у меня будут, когда я отращу их до нужной длины; не роскошные кудри моей матери и бабушки, но все же естественные локоны. Волосы были всего на два тона темнее, чем алый цвет топа.
Никаких украшений на мне не было, но мое тело само по себе было драгоценностью. Кожа сияла, как полированная слоновая кость, волосы мерцали рубинами, и еще глаза – глаза у меня трехцветные! Я смотрела на свою красивую, но так по-человечески выглядящую мать и переживала миг откровения. Она начала вздыхать о моей злополучной внешности, только когда я подросла. То есть по поводу волос она прохаживалась всегда и никогда не была ласкова со мной, но самое худшее началось, когда мне стукнуло десять или одиннадцать. Она почувствовала угрозу. До этого момента я не осознавала – до этого самого момента, когда она сидела во всей красе Благого Двора, а я стояла в уличных тряпках, – что я красивее своей матери.
Я вытаращилась на нее и так и застыла на какое-то время, потому что мне пришлось буквально переписать заново большой кусок моего детства за промежуток между двумя ударами сердца.
Я не могла припомнить, когда я в последний раз видела свою мать. Может, и она не могла припомнить, потому что она тоже уставилась на меня, очевидно, удивленная, даже потрясенная. Наверное, за время разлуки она как-то сумела себя убедить, что я выгляжу совсем не так блестяще. Но она быстро пришла в себя – в конце концов, она настоящая придворная. Она могла встретить любую причуду своего короля не моргнув глазом.
– Как приятно видеть тебя, дочь.
– Приветствую принцессу Бесабу, Невесту Умиротворения. – Я намеренно не упомянула наши родственные узы. Единственной матерью мне всегда была Ба, моя бабушка, ее мать. Ей я всегда была рада, а женщина, сидящая напротив в задрапированном шелком кресле, мне чужая и всегда чужой останется.
Она поразилась и не смогла совладать с выражением лица, но со словами она справилась лучше:
– Приветствия от Благого Двора принцессе Мередит Ник-Эссус.
Я невольно улыбнулась. Она, в свою очередь, оскорбила меня. Ник-Эссус – означает "дочь Эссуса". Большинство сидхе теряют имя по отцу в период полового созревания или хотя бы годам к двадцати, когда проявляются их магические способности. Поскольку мои силы не выявились вовремя, я оставалась Ник-Эссус на четвертом десятке. Но оба двора были извещены, что мои силы наконец проявились. Все знали, что у меня новый титул. Она опустила его нарочно.
Ладно. Если честно, я начала первой.
– Я всегда буду дочерью моего отца, но я уже не Ник-Эссус. – Я изобразила задумчивость. – Разве мой дядя-король не известил тебя, что моя рука власти уже проявилась?
– Конечно, известил!
Она и оправдывалась, и в то же время не могла скрыть досаду.
– Ох, прошу прощения. Поскольку ты не назвала мой новый титул, я подумала, что тебя не поставили в известность.
На миг на этом прелестном, ухоженном лице мелькнула злость, но тут же сменилась улыбкой – такой же искренней, как ее любовь ко мне.
– Я знаю, что теперь ты Принцесса Плоти. Поздравляю.
– Благодарю тебя, матушка.
Она поерзала в узком кресле, словно я опять ее удивила.
– Ох, дочь моя, мы должны разговаривать почаще.
– Безусловно, – согласилась я, сохраняя любезное и непроницаемое выражение.
– Я слышала, что тебя пригласили на нынешний бал в честь Йоля.
– Да.
– Я буду рада встретиться с тобой и возобновить нашу близость.
– Неужели тебе неизвестно, что мне пришлось отклонить приглашение? Я удивлена.
– Я слышала и не смогла этому поверить. – Ее руки изящно покоились на подлокотниках кресла, но корпус чуть наклонился вперед, нарушив совершенство позы. – Другие бы много отдали за честь быть приглашенными.
– Да, но ты же знаешь, что я теперь – наследница Неблагого трона, матушка?
Она села прямее и качнула головой. Я подумала: а сколько весят эти золотые листики в ее прическе?
– Ты – сонаследница, не истинная наследница. Наследник трона, как и прежде, – твой кузен.
Я вздохнула и отбросила любезность, перейдя на нейтральный тон.
– Ты снова меня удивляешь, матушка. Обычно ты лучше информирована.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она.
– Королева Андаис уравняла в правах меня и принца Кела. Нужно лишь дождаться, у кого из нас первого появится ребенок. Если я пошла в тебя, матушка, то наверняка – у меня.
– Король настаивает на твоем появлении на балу.
– Слушаешь ли ты меня, матушка? Я – наследница Неблагого трона. Если я отправлюсь домой на празднование Йоля, то, конечно же, к Неблагому Двору.
Она всплеснула руками, но быстро вспомнила о позе и аккуратно пристроила их на подлокотниках кресла.
– Ты можешь снова обрести милость короля, если приедешь на бал, Мередит. Ты будешь принята при дворе.
– Я уже принята при дворе. И, к слову, как я смогу снова обрести милость короля, если я никогда ею не пользовалась, насколько я помню?
Она опять отмахнулась от моих слов и на этот раз даже забыла вернуть руки на подлокотники. Она нервничала больше, чем казалось, раз забылась настолько, чтобы начать жестикулировать. Она этого терпеть не могла, считая, что это вульгарно.
– Ты сможешь вернуться к Благому Двору, Мередит. Подумай только, наконец-то стать настоящей принцессой Благого Двора!
– Я – наследница трона, матушка. Зачем мне возвращаться ко двору, где я всего лишь пятая от трона, если другим двором я могу править?
Она отмела возражение:
– Нельзя сравнивать возможность принадлежать к Благому Двору с каким бы то ни было положением при Неблагом, Мередит.
Я посмотрела на нее, такую холеную красавицу, такую невыносимую гордячку.
– Ты хочешь сказать, что лучше быть последней при Благом Дворе, чем править Неблагим?
– А ты намекаешь, что лучше править в аду, чем попасть на небеса? – спросила она, почти смеясь.
– Я провела достаточно времени при обоих дворах, матушка. Между ними не такая большая разница.