Серебряные волосы Холода развевались сияющим полотнищем. Одна рука висела бессильно, но он пробился к самому телу чудовища. Он всадил Поцелуй Зимы куда-то в тварь, и из общей массы вылетело щупальце, ударило по Холоду и швырнуло в стену. Он остался лежать изломанной грудой там, куда приземлился. Только Гален, схвативший меня за локоть, не дал мне броситься к нему.
– Смотри, – сказал Гален.
В месте, где застрял в плоти твари меч Холода, появилось белое пятно. Оно росло, и когда оно достигло размера обеденного стола, я разглядела, что это – иней и лед. Поцелуй Зимы недаром так назывался. Но монстр выдернул меч и забросил его куда-то далеко себе за спину. Пятно льда осталось, но уже не росло.
Я поискала глазами Дойла и нашла – черное пятно у бирюзовой воды. Лужа крови под ним увеличивалась на глазах. Он приподнялся на локте, и тварь походя стукнула по нему, сбросив в воду. Дойл скрылся из виду, на поверхности осталась только кисть руки. Он просто упал в голубую воду – и все.
Гален рывком развернул меня лицом к себе, пальцы вдавились в мои плечи до боли.
– Поклянись, что ты к нему не подойдешь!
– Гален...
Он встряхнул меня.
– Поклянись мне!
Я никогда не видела его в такой ярости и понимала, что он не даст мне пойти им на помощь и сам не пойдет, пока я не пообещаю.
– Клянусь.
Он притянул меня к себе и яростно, до боли, поцеловал, а потом сунул в руки Китто.
– Оставайся с ней и защищай.
Потом они с Никкой переглянулись и вытащили пистолеты. Люси и другой полисмен сделал и то же самое. Они рассредоточились и открыли огонь. Не попасть в Риса было нетрудно – слишком уж много было монстра...
Они стреляли, пока не кончились патроны. Тварь направилась к ним, и Люси успела нырнуть в дом, но пожилого полисмена схватили огромные когтистые лапы – или что-то похожее на них. Жуткие когти вонзились в его тело, и кровь брызнула в воздух алой дугой. Резкий крик, полный боли и ужаса, сменился внезапной тишиной, и я могу поклясться, что слышала в этой тишине визг рвущейся одежды, и более низкий звук разрываемой плоти, и влажное чмоканье костей – когда тварь разорвала мертвеца пополам и бросила останки в нашу сторону.
Китто прижал меня к земле и закрыл своим маленьким телом, когда останки пронеслись у нас над головами, забрызгав его одежду кровавым дождем.
Когда я снова подняла голову, Никка и Гален, каждый с мечом и кинжалом, начали обходить тварь с боков – но как обойдешь существо, у которого ни глаз, ни конечностей не сосчитать?
Не знаю, то ли ему так досталось от клинков первых стражей, что оно побоялось испытывать судьбу, то ли просто надоело получать колотые раны, но оно ударило не конечностями, а магией. Никку вдруг окружило белое туманное облачко. Когда туман рассеялся, Никка неподвижно лежал на земле. Я не успела разглядеть, дышал ли он, потому что Безымянное двинулось к Галену, стоявшему на прежнем месте. Никто и никогда не обвинял Галена в трусости.
Я крикнула: "Гален!", но он не обернулся, а я не хотела отвлечь его посреди схватки, я только хотела, чтобы он уцелел...
Я задергалась, пытаясь подняться, и Китто в конце концов перестал прижимать меня к земле и помог встать. У Галена не было никакого магического оружия; я должна была что-то сделать. Я пошла вперед, и Китто схватил меня, удерживая. Я попыталась вырваться, развернулась на босых пятках, чтобы приказать ему отпустить меня, но поскользнулась на окровавленной земле и шлепнулась на задницу в скользкую траву. Мои руки вымазались в крови – свежей, алой крови, дождем пролившейся на землю. Левая ладонь начала зудеть, а потом будто загорелась. Это оказалась кровь Безымянного – такая же ядовитая, как и все его существо.
Я вскочила, пытаясь оттереть кровь с руки платьем, но это не помогло. Жжение распространилось под кожу, потекло по венам, словно вся моя кровь превратилась в расплавленный металл, вязкий и жгучий, словно собственная моя кровь стремилась прожечь себе путь наружу.
Я закричала от боли, и Китто дотронулся до меня, стремясь помочь. Он тут же с воплем отпрянул, перед его футболки окрасился свежей кровью. Он вцепился в футболку и задрал ее, и я увидела по всему его телу сочащиеся кровью отметины от моих ногтей – глубокие, гораздо более глубокие, чем были первоначальные царапины.
Мой кузен Кел назывался Принцем Древней Крови. Он мог заново открыть любую рану, какой бы давней она ни была. Но рана всегда оказывалась такой же, как была первоначальная. То, что я сделала с Китто, было другим. Дойл когда-то сказал мне, что у меня проявится вторая рука власти, но когда и какая – угадать невозможно. Моя собственная боль утихла, когда Китто покрылся кровью. Но я не хотела, чтобы пострадал Китто. Я хотела крови Безымянного.
Если мне нужно коснуться Безымянного, чтобы сработала эта новая сила, то я скорее всего умру – но я хотела применить магию, как это делают с огнестрельным оружием: лучше начать стрелять издалека, не дожидаясь, пока придется стрелять в упор. И продолжать огонь, пока хватит патронов.
Я вытянула левую руку к монстру ладонью наружу и подумала – не произнесла слово "кровь", а представила себе кровь. Я представила ее вкус, соленый и металлический; ее почти обжигающую температуру; как она загустевает, когда охлаждается. Я представила запах крови – этот бросающий в дрожь привкус – и запах мяса, сырого фарша от свежепролитой крови, когда ее пролито достаточно много.
Я думала о крови и шла к Безымянному.
Глава 44
Всего через несколько шагов боль вернулась: кровь вскипела в венах, и я упала на колени, только руку все так же держала ладонью к твари, – но я могла поспорить, что у Китто раны затянулись. Я закричала от боли и увидела, как смещается в мою сторону огромный глаз, силясь разглядеть меня, впервые разглядеть по-настоящему. От боли у меня мутилось зрение, перехватило горло. Я задыхалась от боли. Потом стало чуть легче. И еще чуточку. И еще. Когда в глазах у меня прояснилось, кровь стекала из ран на этой горе плоти, текла не так, как должна течь кровь, а как течет вода – быстрее, не такая вязкая. Остатки боли исчезли, когда начали кровоточить все раны, которые сегодня получила эта тварь. Каждое пулевое отверстие хлестало кровью, каждый порез расцвел алым. Кровь потекла по телу твари ручьями.
Безымянное пошло в мою сторону, громадное и жуткое, – это было как смотреть, как на тебя надвигается гора. Я понимала, что если оно до меня дотянется, то убьет; значит, нужно было этого не допустить.
Я стала думать не просто о крови, но о ранах, желала не крови, а смерти. Я хотела, чтобы оно сдохло.
Его бок вдруг прорезала рана, словно открылся новый рот, потом еще и еще одна. Будто гигантский невидимый меч рубил эту тварь. Кровь потекла быстрее, пока Безымянное не покрылось склизким красным плащом с головы до пят, не оделось собственной кровью. Потом кровь хлынула почти черной волной, озером разлилась по траве. Она лилась и лилась и катилась ко мне, пока я не оказалась в луже горячей крови, – и все еще продолжала течь.
Чем больше крови теряла тварь, тем спокойней становилась я. Спокойствие, почти безмятежность, заполнило меня целиком. Я стояла на коленях в разливанном море крови, смотрела, как шагает ко мне эта тварь, – и не боялась. Я ничего не чувствовала, не была ничем, только волшебством. В это мгновение я дышала, я жила, существовала только одними чарами. Рука крови овладела мной, использовала меня так же точно, как я пыталась использовать ее. С этими древними силами никогда не знаешь, кто из вас хозяин, а кто – раб.
Безымянное выросло надо мной кровавым холмом, одно из завихрений его тела потянулось вперед, ко мне, и когда оставалось лишь несколько ярдов, я услышала резкий, почти испуганный вздох, и оно взорвалось. Не тело взорвалось, а словно вся кровь до капельки в один миг вылетела из этой громадной туши. Сам воздух стал кровью, дышать было – все равно что под водой. На миг я подумала, что захлебнусь, а потом стала ловить ртом воздух и пытаться откашляться от крови, и все одновременно.