Когда есть стало нечего, она уже не могла не заметить, что ее друг генерал Скотт впадает в свое «состояние». Его лицо стало приобретать цвет галстука, и он начал уже рассуждать о дальних странах, что было одним из самых явных признаков этого «состояния».
– Аврора, если бы только ты поехала со мной на Таити, – сказал он по пути к машине. – Если бы нам вместе провести немного времени на Таити, уверен, что ты бы увидела все в совсем ином свете.
– Слушай, Гектор, оглянись вокруг, смотри, сколько здесь света, – возразила Аврора, жестом указывая на небо. – Свет здесь восхитительный, не думаю, что я променяла бы его на свет в Полинезии, – ты уже мне предлагал туда поехать.
– Нет, ты меня не так поняла. Я хочу сказать, что ты бы вскоре изменила мнение обо мне. Иногда дальние страны творят чудеса. Старые привычки не выдерживают переезда.
– Но Гектор, я очень люблю свои привычки. Очень мило, что ты думаешь обо мне, но я вовсе не вижу нужды ехать на Таити, чтобы избавиться от привычек, с которыми мне так удобно живется здесь.
– Мне с ними, не очень удобно, – посетовал Генерал. – Если хочешь знать, я очень расстроен.
Заметив, что на стоянке осталась только их машина, он показал, какого рода расстройство его мучает, совершив на Аврору короткий бросок. Стараясь скрыть свои подлинные намерения, он две секунды притворялся, что хотел только открыть дверь своей спутнице. Но Аврору не обманешь! Генералу редко удавалось удержаться в рамках, особенно когда он становился красным как галстук, но она приспособилась к его маленьким блицкригам и знала, что они не представляют серьезной опасности ни для нее, ни для ее настроения. Она уклонилась от очередного выпада, порылась в косметичке в поисках ключа, после чего ей пришлось лишь оправить платье и привести в порядок волосы, – что она сделала бы и без Генерала, – веселое расположение духа ей удалось сохранить.
– Гектор, ты меня поражаешь, – воскликнула она, ковыряя своим гнутым ключом в замке зажигания. – Не могу понять, почему ты решил, что я поеду с тобой на Таити, когда ты кидаешься на меня на каждой стоянке в городе. И кто за тебя выйдет замуж при таком поведении!
Ввиду безуспешности выпадов страстное состояние Генерала несколько улеглось; он сидел на своей стороне сидения, сжав губы и скрестив руки на груди. Он был сердит не столько на Аврору, сколько на свою покойную жену Эвелин, в основе его раздражения против Эвелин лежал тот факт, что она так плохо подготовила его к обхождению с Авророй. Во-первых, Эвелин была маленькой, а Аврора – крупной. Он никак не мог рассчитать, на какую высоту должны приходиться его объятия, и прежде чем ему удавалось надежно зафиксировать захват, Аврора всякий раз успевала как-то укрыться, что обнять ее было невозможно. Эвелин была само терпение и покорность, и насколько он помнил, ни разу в жизни не уклонилась от его ласк. Как только он к ней прикасался, она бросала свои занятия, иногда даже откладывала их прежде, чем он успевал прикоснуться. По правде говоря, у нее было не так уж много дел, так что она радовалась его объятиям, разнообразившим ее существование.
Аврора же жила совсем иначе, благодаря чему Генерал, рассматривая вопрос в ретроспективе, диву давался, как Эвелин была столь покорной.
Аврора, со своей стороны, одним глазом следила за дорогой, а вторым – за Генералом. Со скрещенными на груди руками он представлял собой столь комичное зрелище, что она не могла удержаться от смеха.
– Гектор, ты не можешь вообразить, какой ты бываешь забавный в такие минуты. Мне кажется, чувство юмора у тебя несколько иное, чем должно было бы быть. Ты, должно быть, дуешься из-за того, что я не позволила тебе там на стоянке навязать мне свою волю. Я слышала, подростки увлекаются такими вещами, но ты не можешь отрицать, что мы с тобой несколько вышли из подросткового возраста.
– Замолчи, Аврора, ты сейчас врежешься в этот почтовый ящик. Ты не можешь держаться чуть ближе к центру дороги? – Ее привычка ездить, держась от тротуара на ширину колеса, раздражала его почти так же, как ее привычка парковаться в трех футах от бордюра.
– Попробую, исключительно для тебя, – уступила Аврора, сдвигаясь чуть влево. – Ты же знаешь, что я не люблю чересчур приближаться к центральной линии. А вдруг я немножко сверну перед встречной машиной? По правде говоря, если ты будешь всю дорогу дуться, мне будет не жаль врезаться в почтовый ящик. Должна тебе сказать, что я не привыкла, чтобы мужчины дулись.
– Черт возьми, я не дуюсь. Аврора, ты приводишь меня в отчаянье. Легко тебе говорить о стоянках и о моей воле, когда ты отлично знаешь, что у меня нет шансов осуществить ее в другом месте. В свой дом ты меня не пускаешь, а ко мне не приходишь. И вообще я уже несколько лет не осуществлял своей воли. Ты знаешь, я не черпаю сил из фонтана юности. Мне шестьдесят семь лет. Если я не осуществлю ее в скором времени, она станет неосуществимой.
Взглянув на него, Аврора не смогла удержаться от вздоха. В его словах был смысл.
– Милый, как ты деликатно выражаешься, – она заставила его убрать руки с груди, чтобы сжать его пальцы. – Жаль, что я не могу стать более сговорчивой, но беда в том, что я, правда, на это неспособна.
– Ты же не пытаешься, – выпалил Генерал. – Куда ни шло, если бы ты пыталась! Сколько генералов с четырьмя звездами на погонах попадется на твоем пути, как ты думаешь?
– Вот видишь, Гектор, в твоей речи одна фраза всегда оказывается лишней. Если ты постараешься урезать каждую свою тираду на одно предложение, может быть, я как-нибудь и попытаюсь сделаться более покладистой.
Вопреки ее обещанию, правые колеса «кадиллака» уже съехали с асфальта и неуклонно приближались к кювету, но Генерал сжал губы и не сказал по этому поводу ни слова. Он считал, что ответственность в основном лежит на Авроре, хотя прекрасно знал, что на дороге без ограждений ей нельзя доверять, и ему не следовало позволять ей ехать в ресторан, расположенный в тридцати милях от города.
– Что бы ты ни говорила, могла бы попробовать, – упрямо повторил он.
Аврора не обратила внимания на его тон и проехала милю, не говоря ни слова. Потом она потянулась и снова сжала его руку.
– Попытка это не совсем то, что требуется, Гектор, – сказала она. – Я явно не самая опытная женщина в мире, но это знаю. У тебя такой чудесный вкус в еде, дорогой, что мне, право, будет жаль с тобой расставаться, но боюсь, что придется решиться на это. Мне кажется, у меня сложилось очень стойкое отношение, и оно едва ли изменилось бы даже на Таити.
– Аврора, о чем ты говоришь? – спросил Генерал, обеспокоенный ее словами. – Почему тебе со мной расставаться, и что мне с собой делать, если это произойдет?
– Ну, ты же сам сказал, что мое поведение тебя расстраивает, – напомнила Аврора. – Не сомневаюсь, тебе будет лучше, если мы расстанемся. Я уверена, что в Хьюстоне найдется сколько угодно милых леди, которые будут счастливы встретить на своем пути генерала с четырьмя звездами на погонах.
– Не таких милых, как ты, – возразил Генерал, прежде чем она закрыла рот.
Пожав плечами, Аврора улыбнулась себе в зеркало заднего вида, повернутое, как всегда, под таким углом, что себя она могла видеть лучше, чем дорогу.
– Гектор, какой ты романтичный, но я уверена, что вредность перевешивает во мне обаяние, сколько бы его у меня ни было. Всем известно, что я невыносимая, ты тоже можешь с этим согласиться и перестать тратить на меня остаток своей жизни. Боюсь, что я тоже стала разделять всеобщее мнение. Я высокомерная и своенравная, и у меня очень злой язык. Мы часто друг друга раздражаем, и я сильно сомневаюсь, что мы смогли бы протянуть под одной крышей хоть шесть дней, даже прилагая к этому все усилия. При своей привередливости я обречена на одинокую жизнь, и, вероятно, от нее не откажусь. Наблюдая в бинокль мой гараж и предаваясь своим мечтам, ты сам себя губишь. Найди себе какую-нибудь милую даму, которая любит вкусно поесть, и увози ее на Таити. Ты военный человек, и, по-моему, тебе пора снова привыкнуть командовать.