– Бриндли, вы самый романтичный англичанин, какого я встречала в своей жизни! – прокричала Мирелла. Ее голос, заглушаемый ревом мотора и плеском волн, разбивающихся о нос лодки, был еле слышен.
– Не сомневаюсь! – прокричал в ответ Бриндли. – Иначе как бы я преодолел все трудности и нашел Миреллу Рокселану Оуджи Уингфилд? – Он улыбнулся и набросил ей на плечи свой пиджак.
Белый мраморный дворец казался серебристым в лунном свете, но ни одно окно в нем не светилось. Они причалили и двумя ударами в колокол сообщили о своем прибытии. Сразу вспыхнули фонари, осветив дорожку к дому, в окнах стали зажигаться огни. На крыльцо вышли слуги, а на верхней ступеньке появился Адам.
– Сколько же времени тебе понадобилось, чтобы добраться до меня, Мирелла! Но я рад, добро пожаловать домой, – улыбнулся Адам и поздоровался с Бриндли.
– Как глупо я вела себя в этом деле с наследством, с тобой в Нью-Йорке, потом на базаре, да и с Рашидом тоже! – выпалила она. – Ты столько раз меня предупреждал, а я тебе не верила. Но теперь все кончено. Я пережила свою увлеченность и ушла от него. Я отдала ему единственное, что ему было от меня нужно, – мои компании. Но ему не удалось полностью подчинить меня себе. Это должно было произойти сегодня ночью, перед нашим завтрашним расставанием. Но когда я увидела дьявольский блеск в его глазах, я вспомнила, что ты говорил мне про то, как он обращается с женщинами. Я решила, что игра зашла слишком далеко, и сбежала с бала, в чем мне помог Бриндли.
– Спасибо, дружище. – Адам с чувством пожал Бриндли руку и, вернув ему пиджак, ласково обнял ее за плечи. – Пойдемте, нам всем нужно выпить. Ты выглядишь потрясающе, Мирелла. Наверное, ты всех свела с ума на балу.
– Я выгляжу потрясающей идиоткой, да? Ты считаешь меня такой?
– Нет. Просто иногда ты ведешь себя как неумная женщина.
– Я люблю тебя, Адам, и счастлива, что наконец оказалась здесь, с тобой.
Они выпили шампанского прямо в холле, сводчатый потолок которого поднимался на уровень третьего этажа, куда вела витая лестница. Огромные стеклянные окна выходили на Босфор, который сейчас, ночью, не был виден. В центре холла бил фонтан, вокруг которого раскинули ветви пальмы и магнолии, из-за чего создавалось ощущение, что ты находишься в оазисе посреди пустыни.
Шампанское охладило их разгоряченные головы, и Бриндли рассказал Адаму обо всем, что произошло на балу, в том числе и о том, что Мирелла пожелала, чтобы ее представили как Миреллу Рокселану Оуджи Уингфилд. Адам склонился и поцеловал ей руку.
– Ты ведь сам говорил, что пришло время вызволить фамильное достояние Оуджи из кладовки, разве не так?
– Да, говорил.
– Ну вот, это и произошло. Я продала свои компании Рашиду. Господи, как жаль, что он честно не признался в том, что ему от меня нужно!
– Это не в его правилах. Он во всем предпочитает игру, коварство, хитроумные козни. Впрочем, восточные люди вообще привыкли вести дела именно в такой манере.
– По-твоему, я должна была сама об этом догадаться?
– Теперь это уже не имеет значения. Главное, что, узнав об этом, ты не потеряла голову, не испугалась, не поддалась эмоциям. Ты нашла самый лучший выход из положения и блестяще провела сделку. Если честно, то продать нефтяные, газовые, судостроительные компании Рашиду и его компаньонам было самым правильным решением. Не знаю, какой личной выгоды искал он для себя, но то, что он единственный человек, который сможет управлять ими на благо своей страны, – это несомненно.
– Ты представить себе не можешь, как мне важно и приятно слышать от тебя эти слова, – улыбнулась она. – Я уже решила, что полученные деньги я смогу вложить с пользой в то, что у меня осталось. Всю землю, дома, музеи, археологические раскопки я передам государству, если оно останется демократическим, пользуясь посредничеством доверенных лиц, например Бриндли – ведь вы согласны? – и некоторых надежных людей из числа турецких и американских представителей музейного бизнеса.
Бриндли тут же напыжился как индюк. На лице Адама отразилось недоумение.
– Пожалуйста, если я в чем-то не права, не говори мне ничего, – нахмурилась Мирелла.
– Не права? Да ты не могла придумать ничего лучше! – воскликнул Адам. – Поразительно, что за легкомыслием и восторженной необузданностью такой женщины, как ты, кроется столько здравого смысла!
Адам снова наполнил бокалы и предложил Бриндли вернуться на бал, сообщить Рашиду, где находится Мирелла, и передать, что она позвонит ему завтра утром.
Босиком, в одной лишь шелковой пижаме Адам вместе с Миреллой проводил Бриндли до дверей. Он приказал Турхану сопровождать поверенного, пока тот не доберется до места и не передаст послание. Не успели они попрощаться, как зазвонил дверной колокольчик. Турхан открыл дверь и через минуту вернулся к ним с лисьим манто Миреллы, переброшенным через руку, и запиской, прочитав которую Адам расхохотался и передал ее Мирелле.
Предлагаю вместо дуэли на пистолетах позавтракать утром часов в одиннадцать. Рашид.
– Как умен, мерзавец! – восхитился Бриндли, тоже прочитав записку. – Значит, он давно все знал о вас двоих. Но откуда?
– Он дьявольски хитер. И умен, как вы верно заметили. Спокойной ночи. – Адам пожал руку Бриндли и обернулся к Мирелле: – Пойдем в постель и займемся любовью. Я мечтаю об этом с той минуты, как ты переступила порог моего дома.
Этой ночью рухнули последние преграды, существовавшие между ними. Страсть и взаимное обожание были так сильны, что они забыли обо всем на свете. Мирелла призналась, что она влюбилась в него еще в Нью-Йорке, при первой их встрече, и эта влюбленность не проходила все это время, а в саду принцессы Айрин, когда они остались вдвоем под струями теплого летнего ливня, она поняла, что любит его всем сердцем.
Они лежали в объятиях друг друга и обменивались неторопливыми, нежными ласками.
– Твоя любовь пробудила во мне ту часть души, которая долгие годы находилась в летаргическом сне, – говорила ему Мирелла. – Я никогда так сильно не хотела иметь семью, стать женой и матерью, разделить свои чувства с кем-либо, пока не встретила тебя. У меня никогда прежде не было ощущения полного слияния с мужчиной, которого я люблю.
Теплым июньским утром Мирелла в длинном белоснежном платье с огромным шлейфом, тянувшимся до середины церкви, стояла перед алтарем. В церкви яблоку негде было упасть, она не вмещала всех гостей, желающих присутствовать на свадебной церемонии и потому приехавших сюда со всех концов страны.
Мирелла слушала отца, читающего с кафедры, видела Лили, сидящую в первом ряду рядом с Маркусом Уэйнбаумом и Лоуренсом. Мать выглядела неотразимо и казалась особенно умиротворенной и любящей в этот день.
Рашид держал Миреллу под руку, именно он вел ее к алтарю. Она чуть заметно сжала его локоть и благодарно ему улыбнулась. Он сам организовал брачную церемонию, взяв в советчицы Лили – это был его подарок новобрачным.
Адам ждал ее у алтаря вместе с Бриндли, своим свидетелем. Мирелла была счастлива: в этот день ее окружали любимый человек, лучший друг, знакомые, сослуживцы и родственники. Но главное – Адам, любовь, которую она все же нашла посреди своего жизненного пути.
Мирелла оглянулась на Музин и Моузеза, которые поддерживали ее шлейф, на Дину, ожидающую возможности занять свое место рядом с Бриндли.
– Держись, Мирр, ты почти у цели, – шепнула ей Дина.
Рашид сжал руку Миреллы:
– Может быть, замуж ты выходишь за Адама, но помни, дорогая, к алтарю мы ведем тебя оба. Ты покорила нас обоих, и на всю жизнь.
– Не понимаю, как мне это удалось, – пожала она плечами и хитро взглянула на него.
– Ты покорила нас своей тонкой, чувственной душой, как шекспировская Клеопатра, нечестивица, которую в ее порочности благословляли даже первосвященники.