Кольцов помялся.
— Вы позволите, я закурю? — он огляделся: пепельницы нигде не было.
— Да, конечно, не смущайтесь. Сейчас договорим, я уйду, а вам принесут пепельницу и тогда курите. А пока — извините, но я бы просил вас воздержаться. Видите ли, у меня, к сожалению, астма. Не переношу табачного дыма. Мне сразу становится плохо. Еще раз извините, — несколько заискивающе говорил Иосебашвили, но выражение лица у него было холодное: скорее даже надменное.
Кольцов смешался еще больше.
— Феликс Георгиевич, нельзя ли поподробнее узнать, что это за работа? — опять невпопад спросил он, хотя сам уже догадывался.
Иосебашвили склонил красивую голову набок и устало посмотрел на Кольцова.
— Сергей Иванович, мы пока говорим о довольно отвлеченных вещах. Поэтому вы еще имеете возможность сделать выбор. Если наш разговор будет более предметным, эта возможность исчезнет. Вы меня понимаете? Коммерческая тайна и так далее. В данном случае речь идет вот о чем: хотите вы стать членом нашей команды или нет? Поверьте, такого предложения удостаивается далеко не каждый. И никто еще не отказывался. И уж тем более — не жалел. Думаю, что вам тоже не придется. Когда вы сможете дать мне обдуманный ответ?
Кольцов потер ладонями колени и шумно вздохнул:
— Я согласен, Феликс Георгиевич.
Иосебашвили едва заметно улыбнулся и назидательно произнес:
— Что вы вздыхаете, Сергей Иванович? Не надо драматизировать ситуацию: вы же не душу дьяволу продаете. Просто в вашей жизни начинается качественно новый этап: другие возможности, деньги, сила, власть — все другое. И я рад за вас. Поздравляю!
— Спасибо, — смутившись под его взглядом, сказал Кольцов, — просто я, наверное, еще не до конца это осознал.
— Да, скорее всего, — согласился Иосебашвили. — Сейчас вам принесут пепельницу, а у меня, извините, неотложные дела. Завтра они появятся и у вас. А сегодня — пока отдыхайте, — он встал и направился к выходу. — С вами свяжется кто-нибудь из моих помощников. До свидания, — и он вышел из комнаты.
Не успела дверь закрыться, как на пороге показалась высокая красивая девушка с пепельницей в руке. Она учтиво поинтересовалась, не желает ли он еще чего-нибудь, но Кольцов поблагодарил ее и поспешил домой.
Так все начиналось: чуть больше года назад, а теперь зловещий бизнес все больше и больше набирал обороты.
ЕФИМОВ. НАПИСАНО КАРАНДАШОМ НА ОБОРОТЕ МАШИНОПИСНЫХ ЧЕРНОВИКОВ.
А ведь я пью уже четвертый день… Боже мой, если бы вы только знали, как мне плохо! Но вряд ли с вами случалось нечто подобное — смешно даже допустить такую мысль! А вот со мною случается… И в последнее время — все чаще и чаще.
Попробую описать свое состояние — исключительно для того, чтобы расширить ваш кругозор.
В порядке, так сказать, поэтажном: голова болит. Я мог бы написать: мучительно, невыносимо, нестерпимо, раскалывается от боли и так далее, словом, подпустить определений, нанести несколько бойких мазков, которые бы оживляли и веселили общую картину, как белые барашки пены на гребнях морских волн у живописца Айвазовского. Но она просто болит: не останавливаясь ни на минуту, не больше, но и не меньше, в любом положении и даже во сне. Эта тупая боль (тупая не в том смысле, что по ощущению противоположна острой, а тупая, как песни группы "Доктор Ватсон" и детективные романы писательницы Тамариной) представляется мне в виде рога, который растет прямо изо лба. Словно какая-то неведомая сила могучей рукой собрала мои волосы, кожу на голове и сами мозги в тугой пучок и стянула этот пучок шершавой резинкой на самом центре лба, и теперь голова болит: сзади наперед. Это направление боли — от затылка кпереди — опускаясь этажом ниже, в область рта и глотки, вызывает постоянное чувство тошноты. Добавьте сюда противный вкус от бесчисленного количества дешевых сигарет: человек, уходящий в многодневный запой, как моряк — в море, вынужден быть экономным, чтобы запасов хватило до самого конца рейса, поэтому я заблаговременно купил на оптовом рынке побольше дешевых сигарет и выиграл на этом одну бутылку водки.
Кашель… Он донимает меня постоянно. Кашель раздирает мое несчастное горло, он надсадный и сухой: вся вода, что была во мне, перелилась в мешки под глазами и пальцы. Теперь я не могу надеть свое обручальное кольцо (которое всегда было чуть-чуть великовато) даже на мизинец, а ботинки ужасно натирают распухшие ноги, и поэтому, когда я выхожу из дома, чтобы дойти до ближайшего ларька, я не надеваю теплых носков. Оттого ли я так сильно дрожу, что не надеваю теплых носков? Наверное, все же не только от этого содрогается мой пустой, обожженный изнутри живот.