— Нет, я не видел, но больше некому… — пытался объяснить Болтушко, но Артура понесло.
— Ты что, совсем о…ел? Ты меня стукачом заделать хочешь, да? Да таких, как ты, на зоне петушат, понял? Нет, ты понял меня, козел? — наседал он.
— Ну ладно, ладно, — примирительно сказал Болтушко, пытаясь успокоить Артура.
— Да хули мне твое "ладно"? Вали отсюда, и чтобы я тебя больше здесь не видел! Понял? А не то — вообще п…ец тебе! Так отметелю — жить не будешь! Понял?
Болтушко молча кивал. Артур встал, сплюнул под ноги и пошел к машине.
После нескольких попыток "Мерседес" завелся, выпустил столб черного дыма и, степенно покачиваясь, тронулся с места.
Армик развел руками: извини, мол, больше ничем помочь не могу.
Болтушко кивнул в ответ:
— Не очень любезный молодой человек, — постоял немного в задумчивости. — Спасибо тебе, Армик, за помощь, — развернулся и пошел к машине.
Он завел свою "шестерку", надел темные очки, хоть и сгущались сумерки — ехать-то предстояло без лобового стекла, будет всякая дрянь лететь в глаза — включил фары и покатился назад, в Москву.
И вроде бы ничего хорошего этот день не принес, но все равно Алексей Борисович чувствовал себя немного героем. И, надо сказать, не без оснований. И ему было от этого чуточку легче.
РЕМИЗОВ.
Ну вот и все. Выходные подходили к концу. Еще несколько часов — и настанет понедельник, первый рабочий день. Ремизова это очень радовало.
В воскресенье после обеда он вооружился ведром, тряпками и пошел мыть машину. Настроение настроением, а машина всегда должна блестеть — примерно как ботинки.
Он сунул пейджер в карман и вышел из подъезда.
Гаража у него не было, да он и не нужен: кто позарится на старую "восьмерку"? В любое время года машина стояла прямо перед домом: из окна кухни ее было хорошо видно. Ремизов занимался ремонтом сам — ему нравилось все делать самому, потому что всякое умение — это дополнительная степень свободы. Летом он потихонечку "перебирал" ее, заменяя изношенные детали новыми — это позволяло разнести траты во времени; а зимой — приходилось ездить в автосервис неподалеку от дома; но там брали недорого и делали хорошо.
Ремизов поставил ведро с водой на асфальт и открыл машину. Сначала надо убраться внутри: протереть пыль, помыть коврики, поправить чехлы на сиденьях.
Он только успел намочить тряпку, как запищал пейджер. Ремизов быстро полез в карман, замирая от мысли, что это может быть Надя и одновременно — злясь на самого себя за эту глупую надежду: никакая это не Надя — кто угодно, но только не она.
Он достал пейджер и прочитал сообщение: неизвестный просил его позвонить. Номер телефона был приведен тут же.
Ремизов почувствовал радостное возбуждение: вот она, работа!
Но прежде всего он помыл машину. Кто бы ни был этот пославший сообщение, но, во-первых, он не просил позвонить срочно, в ту же минуту, а, во-вторых, Ремизов знал себе цену: он ведь не «Скорая помощь».
Ремизов помыл машину, поднялся домой, принял душ, быстро поел и снова спустился во двор. Он завел свою "восьмерку" и проехал несколько кварталов. Остановился рядом с таксофоном и набрал номер, указанный в сообщении.
Он всегда так делал: в самом деле, не звонить же с домашнего аппарата. А если у того, кому он звонит, определитель? Зачем лишний раз светиться? По этой же причине он не хотел пользоваться мобильным. Обычно в таких случаях он старался звонить с работы: номер редакции — ни для кого не секрет. Но сегодня, в воскресенье, ехать в редакцию не хотелось. Поэтому он подошел к таксофону и снял трубку. Приготовил на всякий случай два жетончика: первый может проглотить, если вдруг сработает определитель.
А он действительно сработал — Ремизов мысленно похвалил себя за предусмотрительность и осторожность. Затем, после недолгого шипения, ему ответили.
— Да! Слушаю! — отрывисто произнес приятный мужской голос.
— Это Ремизов! — вместо объяснений сказал журналист.
— А-а-а! Андрей Викторович! — обрадованно удивился голос.
— Нет. Владимирович, — поправил его Ремизов.
— Ой, извините, — сконфузился собеседник. — Конечно же, Владимирович. У меня записано… Да, действительно… Владимирович…
Ремизов усмехнулся: это выглядело по меньшей мере смешно — можно подумать, что он плохо помнит свое отчество, а незнакомец пытается его поправить. Уличить в неведении. Или во лжи. Такое поведение уже кое-что говорит о человеке: в частности, что он излишне уверен в себе и своей правоте.
— А вы кто? — поинтересовался Ремизов. — С кем имею честь?