Даже в аэропорту, на паспортном контроле, Катерина все оглядывалась через плечо и судорожно стискивала ручки сумки, боясь, что сейчас, откуда ни возьмись, объявятся уже знакомые ей люди в штатском и объявят, что выезжать из страны Кате, как подельнице мошенника Федорова, запрещено.
Однако же все прошло гладко. Серебристый «Боинг» унес Катю из пасмурной серой Москвы в цветущий Константинополь. Ожидавший ее в аэропорту водитель усадил ее в черный автомобиль и примчал в этот шикарный, поражавший бьющей в глаза роскошью отель, а в номере ее ждал карнавальный наряд и приглашение тем же вечером прибыть в дом Мустафы Килинча на праздник, затеянный им в честь начала работы над спектаклем.
Катя, честно говоря, представляла себе старт проекта совсем не таким. Ей думалось, что все они – все члены труппы – встретятся где-нибудь у Мустафы в офисе, их официально представят друг другу, очертят круг работ, временные рамки, ожидания. Однако же, видимо, тут, в Турции, дела делались по-другому. А может, такова была воля именно самого Мустафы, ведь не зря же ходили слухи о каких-то там проводимых у него в резиденции полуприличных мистериях. Так или иначе, отправляясь вчера вечером на приморскую виллу Килинча, Катя понятия не имела, чего ждать от этого вечера. А в результате угодила на этот странный, окутанный атмосферой игры, флирта и интриги бал, да еще и пережила волнующее приключение с незнакомцем.
Стыдно признаться, но у нее до сих пор начинало ныть в груди и покалывать в пальцах, когда она вспоминала, как мужчина в светлом костюме и серебристой маске закружил ее в танце, а потом поцеловал – на глазах у пестрой разношерстной толпы гостей. Катя и в юности-то не была мастером плетения любовной паутины, а в последние три года и в принципе забыла о том, что она, как ни крути, все-таки женщина. Все это чувственное, эмоциональное, ранимое было задавлено ею, забито, выброшено за ненадобностью, а потому давно забытые ощущения, которые пробудил в ней этот случайный поцелуй, пугали и смущали. Конечно, она и не собиралась мечтать о каком-то кружащем голову романе с таинственным незнакомцем, отдавала себе отчет в том, что поцеловал он ее, должно быть, поддавшись все той же царившей на празднике пленительной атмосфере.
И все же, все же… Вчерашняя ночь как будто окутала ее искрящейся серебристой дымкой, и сбросить ее, развеять морок Катя пока не могла. А может быть, не хотела.
Однако же, каким бы странным, нездешним и волнующим ни был вчерашний вечер, нужно было собираться и ехать работать. Катя в последний раз оглянулась на серебристое платье, покосилась на роскошный завтрак, но стащила с тарелки лишь булочку и, наскоро запив ее чаем, натянула льняные серые брюки, свободную рубашку, кое-как пригладила волосы, повесила на плечо сумку с заветной бутылкой и вызвала водителя. Пора было ехать на репетицию.
Для работы над проектом и последующей премьеры Мустафа Килинч арендовал на несколько месяцев большой концертный зал. Расположенный в самом центре Стамбула, между Таксимом и Бешектешем, он был оборудован по последнему слову техники – об этом продюсер заранее предупредил Катю, заверяя, что все самые смелые ее идеи, любые звуковые и световые эффекты тут можно будет воплотить в жизнь.
Репетиция была назначена в большом зале, именно туда Катя и направилась сразу же, как приехала.
Взглянуть на всю ту же вчерашнюю компанию – только уже без масок и карнавальных нарядов – было интересно. Красавица Нургуль Давутоглу, явно постаравшаяся одеться как можно скромнее, в темных брюках и футболке, которые, однако же, только подчеркивали великолепие ее форм, чинно, как прилежная ученица, сидела на одном из кресел и терпеливо ждала, когда начнется репетиция. Вихрастый Сережа смущенно обводил помещение глазами, видимо, гадал, не натворил ли чего вчера, вдоволь налакавшись дарового шампанского. А Юрий Гаврилович, розовея щеками, погонял нерадивого ученика, проходя с ним сегодняшнюю сцену. Хотел, наверное, побыстрее освободиться и отправиться глазеть на местные достопримечательности, – усмехнулась Катя.