– Вы позволите? – спросил мужчина.
И, не дожидаясь ответа, не дав выйти на манящий темнотой балкон, обхватил ее изящными, но сильными руками за талию, качнул, закружил, возвращая к танцующим. В светлых глазах его дрожали отсветы мерцающих огней, по серебристой маске плясали блики, и от того создавалось ощущение, будто настроение его постоянно меняется. От безудержного веселья – к самой черной тоске, от игривой фривольности – к тяжелому раздумью. Черт его рассмотреть как следует женщина не могла, но ей показалось, будто мужчина пленяет странным хрупким очарованием надломленного увядающего цветка, все еще нежного, сильного, тянущегося к свету, но уже обреченного на скорую гибель.
Сладко-древесный сандаловый дурман окутал женщину, прерывистое дыхание мужчины опалило ей щеку, скользнуло к уху. Все так же медленно кружа ее в танце, мужчина поднял руку, отвел двумя пальцами тонкий шелковый край платка и вдруг коснулся виска, щеки, скользнул ниже, к шее. У женщины зашумело в голове, сердце, подпрыгнув в груди, бешено заколотилось, и она удивилась себе. Привыкла думать, что уже не способна на такие чувства, что ничто на свете не сможет смутить ее, взволновать, впрыснуть в кровь колкое электричество, поколебать ее отрешенность.
– Что вы?.. Зачем?.. – хрипло шепнула она, не в силах отвести глаз от его темно-розовых, свежих, словно припухших губ.
Но мужчина, не слушая, вдруг подался вперед, задел темными волосами лоб и припал горячим ртом к ее губам.
Глава 2
Морская гладь была расцвечена полосами – бирюзовыми, небесно-голубыми, насыщенно-синими. Солнечные лучи, дробясь о поверхность воды, вспыхивали золотыми и серебряными искрами, такими яркими, что больно было смотреть. Ветра не было, не было и волн. Море лишь размеренно дышало и чуть плескалось белоснежной пеной у берега, ласкаясь к тяжелым темно-серым камням, как котенок. Воздух пах этими самыми нагретыми солнцем древними, как мир, камнями, сосновой смолой, солнцем и солью. Дышалось легко, так легко, что казалось – сделай особенно глубокий вдох, и тело твое станет невесомым, легким, будто воздушный шар, оторвется от земли, поднимется в воздух и полетит прямо туда, к едва заметным в вышине перистым облакам. Катерина вдохнула поглубже, но не взмыла ввысь, нет, лишь почувствовала, как приятно щекочет где-то под ложечкой, и тихо рассмеялась – сама не зная чему. Наверное, вот этому ощущению – солнца, тепла, простора, небывалой легкости и полноты жизни.
Она поудобнее уселась в мягком шезлонге, вытянула вперед ноги, откинула голову и полюбовалась украшенной причудливой искусной резьбой крышей беседки. Легкая, как дорогое кружево, она, тем не менее, надежно защищала от слишком пылких солнечных лучей, даря так ценимую здесь, на юге, тень и прохладу. Книжка, которую Катерина читала, выскользнула у нее из рук и с мягким стуком упала на каменный пол беседки. Но наклоняться за ней было лень, читать не хотелось, довольно было лишь вот так бездумно нежиться у берега, слушать ласковый шепот моря, вдыхать запахи солнца, воды и сосен – аромат безмятежности.
Вдруг слева от Катерины раздался заливистый смех, и мальчишеский голос звонко выкрикнул:
– Заводи! Ну скорее же!
А приятный певучий мужской баритон отозвался ему в ответ:
– Подожди, сынок. Сначала нужно отвязать канат. Вот здесь, видишь?
Катерина медленно оглянулась и заметила располагавшуюся слева от беседки небольшую частную пристань. По сути – всего лишь дощатый настил на высоких металлических опорах, уходивший носом далеко в воду. Внизу, у конца мостков, покачивался на воде маленький белый катер. Высокий, стройный и гибкий мужчина в закатанных до середины лодыжек белых брюках и темно-синей футболке стоял на коленях и пытался отвязать от буна канат, которым привязан был катер. Катерине с ее наблюдательного пункта видно было, как напрягаются от усилий его красивые изящные руки с длинными пальцами, как ходят под почти не тронутой загаром кожей мышцы.
Лица мужчины она не видела, лишь аккуратный затылок, блестевшие под солнцем каштановые волосы, кончики прядей, задевающие ворот футболки. Рядом с ним – тоже спиной к Катерине – подпрыгивал от нетерпения, притоптывая босыми пятками по деревянным рейкам, мальчик лет четырех. Ей хорошо видны были его затертые джинсовые шорты с крошечными карманчиками, полосатая красно-белая майка и буйные темно-каштановые кудри, поблескивавшие в лучах солнца. «Кепку нужно надеть, голову напечет», – отвлеченно подумала она и хотела уже окликнуть мальчика, но почему-то не смогла. Во всем теле как будто разлилась теплая солнечная истома, и сложно было поднять руку, повернуть голову, заговорить.