Надежда Федоровна вздохнула, подумав об этом относительном спокойствии, и мысленно плюнула трижды через левое плечо. Не сглазить бы. Она вообще с трудом переносила всякие жизненные беспокойства, терялась перед ними и сдавалась им без боя. Потому и в школе работать не смогла, в этом хаосе беспокойств и недоразумений. Потому и ушла в чиновницы. Хотя, если честно, опека и попечительство – тоже дело нервное да хлопотное. Но все ж таки не такое суетливое и опасное, как дело педагогическое. Да и по зарплате если судить, чиновницей быть гораздо выгоднее…
Вот подруга ее Катя – та прирожденный педагог. Сильная, властная, выдержанная. Приехали они с Катей в этот городок по распределению из одного института. Две училки-подружки. Такие разные, а все равно подружки. Потому что Катя с удовольствием ею руководила, а она, Надя, с удовольствием ей подчинялась. Потому что у нее, у Нади, всегда к жизни одни только вопросы были, а у Кати – одни только сплошные ответы. Они даже и разговаривали между собой так: Катя исключительно восклицательно, а она, Надя, исключительно вопросительно. Что делать – характер у нее такой, слабый да трусоватый. А у Кати характер властный, а к нему еще и ума палата впридачу. Потому сейчас и руководит одной из синегорских школ, и сотворила из нее самую образцово-показательную школу в районе. Молодец. Хотя, если судить по важности чиновничьей иерархии, ее место завотделом опеки и попечительства поважнее будет. Она с отчетами на прием к самому главе ходит. Она у него в своих, в преданных числится, как старейший и опытный в своем деле специалист. Правда, последние уж месяцы ходит, судя по всему. Как шестьдесят стукнет – выгонят. Нельзя по закону чиновникам после шестидесяти места свои занимать. И кто это такую чушь придумал, интересно? Учителем после шестидесяти быть можно, а чиновником нельзя? Ерунда какая. А вообще, пусть будет так, как будет. Отдохнет хоть на пенсии! А если заскучает – к Катьке в школу рванет на полставки…
Зайдя домой, Надежда Федоровна опустилась на скамеечку в прихожей, стянула с ног промокшие насквозь ботинки. Устала. А дома хорошо, тепло. Сейчас поужинает, нальет себе горячего чаю, развалится на диване перед телевизором… Хорошо. Не так уж и страшна эта пенсия, как ее рисуют. Да и заслужила она тихий этот отдых. Вон оно, доказательство ее заслуги, со стены на нее смотрит. Дочка Аленушка со всем своим семейством ей со стены улыбается. Все красивые, все довольные, все такие успешные… И все у них так замечательно складывается, прямо как в кино. Она сама это видела, когда в прошлом году к ним приезжала. Ненадолго, правда, – стеснять их не хотелось. Да и кто она для них? Провинциальная мамаша, которую и гостям-то показывать неудобно? Да и не надо ей этого, она не гордая. Она отсюда, из Синегорска, ими прекрасно погордится. Этой гордостью она, можно сказать, здесь и живет. Все же кругом знают, чего ее Аленушка в жизни достигла! А внучка Дашенька – какая выросла умница-красавица! Она, когда у них в красивом городе Санкт-Петербурге гостила, ее даже побаивалась слегка. Себе на уме девочка, не попрыгунья какая-нибудь легкомысленная. Не как эти нынешние девчонки – сплошное родительское наказание. Вот недавно, например, Катя рассказывала, как девочка у нее одна с пузом в одиннадцатый класс заявилась. Первого сентября пришла – все учителя ахнули. И Катя ее пустила. Говорит: а что делать? Иначе-то нельзя. Нету сейчас, говорит, такого закона, чтоб ребенку в образовании отказывать. Будто бы это есть не что-нибудь, а злостное нарушение его, бедного беременного ребенка, человеческих прав. А вот куда она, эта девочка, потом с ребенком приткнется? Никуда и не приткнется. Ей же и придется потом с этим ее ребеночком заниматься, как пить дать, опекать да попечительствовать…