Но Манечка уже побежала дальше. Перед ней лежали груды бледно-зеленых листьев, расправленных как крылья на лету.
— Это липа так цветет! — крикнула она весело. — А зачем ее так много?
— Пригодится! Иногда на человека такой жар, нападет, что ему бы только пить и пить. Сваришь ему липового цвета, немного подсластишь и дашь. Это очень приятно в жару да в горячке… У больного руки так и тянутся к чашке.
— А это ромашка! — крикнула Манечка, засовывая руки в груду белых цветочков.
— Ромашка, барышня, ромашка! Только есть два сорта ромашки. Одна простая, песья ромашка, она ни на что не годится. И есть другая, настоящая — она растет маленькими цветочками и очень помогает человеку от болей в желудке.
— А это что? — спросила Манечка, указывая на сито, полное желтых цветочков.
— Это коровьяк. Я его насобирала потому, что старый плотник часто кашляет и страдает от удушья. Это смягчает горло. Особенно, когда сделаю я ему полосканье из шалфея и добавлю пчельнику, так старик совсем поздоровеет.
— Богородская трава! — крикнула Манечка. — А это на что тебе, Фоминишна, столько богородской травы? А как пахнет! У меня сразу защекотало в носу, когда я вошла. А-чхи! А-чхи! — стала она чихать шутливо.
Старая Фоминична смеялась, кивая головой.
— Ох, дитятко! Ох, барышня! Да ведь мало ли этой травы я насобирала и для того, чтоб купать вас, когда вы были маленькая. Горсточку или две этой травки положить в ванну, прибавить отрубей, так ребенок растет, как цветочек в саду.
— Ага! В ванну!.. — рассеянно говорила Манечка. — Скажи же, Фоминична, где ты все это собираешь?
— Да где растет, там и собираю. Одно дома, другое в лугах, третье в поле, в рвах, на горках, на песке… Где Господь приказал расти этим травам. У каждой есть свое место. А так как у старой Фоминичны работы теперь нет, стара она стала, года к земле ее клонят, — так встанет она рано утречком, на палочку обопрется, мешок за плечи, возьмет корзинку и пойдет, бормоча молитвы, собирать с земли эти травки… Тут пчелка прожужжит, там птичка чирикнет, тут кузнечик застрекочет, там зеленая лягушка глянет из-под листка, а где-нибудь на пастбище дудочка заиграет. А солнышко светит себе на небе, ветерок гонит тучки как белых ангелочков, а колосья и травы шумят да шумят, словно они с человеком разговаривают. Ох хороша наша земля, хороша! И хлеба она даст, и воды ключевой, и тени даст, и плодов всяких, и травы вырастит против разных болезней. Если бы люди любили ее так, как их любит эта добрая мать…
Задумалась старушка и стала качать седой головой. А Манечка, у которой глаза горели как две звездочки, обняла ее за шею и сказала:
— Няня! Нянечка моя! Когда ты еще раз пойдешь за травами, то возьми и меня с собой.
— Отчего же, возьму, если мама позволит! Но нужно вам, цветик, рано встать, на росе лучше всего собирать!
— Встану, няня, встану!
ДЕРЕВЕНСКАЯ ИЗБА
Изба Лучины большая и чистая. Лучина любит порядок, она знает, что порядком можно и бедность прикрасить. Время от времени она приносит немного известки, белит печь и стены; иногда известки хватает и на почерневшие балки потолка. Дверь в избу сколочена из сосновых досок. Когда солнышко заблестит на востоке, смолистые щели и суки просвечивают словно золотом.
А тут уже и ласточка, что вылепила над дверью гнездышко, защебечет и щебетаньем своим разбудит Малгосю, старшую дочь Лучины.
Снаружи у двери есть железная скобка, а при ней на шнурке деревянный засов. Когда Лучина идет с Малгосей в поле работать, а Ендрусь и Кася, младшие дети, пасут бурую корову на взгорье, дверь запирают на засов, чтобы в избу не входили куры и поросята. В углу у двери стоит большая березовая метла, которой Лучина каждый день дочиста выметает избу. В избе нет досчатого пола, а лишь плотно убитая глина, которая служит полом. В нем под стеной в самом темном углу есть небольшое отверстие, сквозь которое из своей норки выходят в избу белые пушистые кролики. Когда их видит Ендрусь, он сейчас же подзывает их к себе и дает им то листья капусты, то салата, то немного картошки. Ендрусь очень любит кроликов и вырастил их целую семью. Когда их будет больше, он продаст их и купит себе на зиму сапоги, ведь матери трудно со всем управиться.
Рядом с метлой в углу стоят грабли, кирка и заступ. Этими орудиями Лучина обрабатывает свой маленький садик, полный вишневых деревьев, где, кроме грядок укропа, свеклы, бобов и салата, виднеются под окном розоватые дыни, сбившиеся в кучу. В окнах — маленькие стекла, издавна опаленные солнцем. Зимой их засыпает снег, а летом на них жужжат надоедливые мухи. Когда мухи начинают слишком надоедать в избе, Лучина вешает у потолка большой пук чернобыльника, смочив его молочной сывороткой. Мухи любят сыворотку и сразу облепят чернобыльник так, что он весь почернеет, тогда Лучина осторожно погружает чернобыльник с мухами в мешок и, ударив им раза три о порог избы, высыпает убитых мух перед избой, где ими тотчас начинают лакомиться куры.
Большую часть избы занимает большая печь под большой жестяной крышей. Ранним утром, в полдень и под вечер Лучина зажигает веселый огонь, в котором трещит сухой хворост и варит на нем то горох с капустой, то борщ из ржаной муки, куда она бросает иногда свеклу, то клецки, то гречневую или просяную кашу, а иногда, в большие праздники, и кусочки мяса. Но чаще всего, три раза в день, Лучина варит картошку. Картошку она то чистит, то варит «в мундирах» и кладет ее то в борщ, то в похлебку, а иногда подает к кислому молоку. А в первые дни жатвы, когда в избе есть нечего, ее едят без всего, с солью.
Справа от печи стоит на высоких ножках кадка. Лучина моет в ней миски, горшки и ложки. Над кадкой вдоль стены протянут шнурок, на котором развешаны крышки от горшков. Над шнурком прибиты две полки. На верхней, большей стоят прислоненные к стене миски, кастрюли и поставленные вверх дном горшки. В нижней, маленькой полке сделаны прорезы, где торчат оловянные и деревянные ложки и чумички.
Слева от печи стоят две кадки и ведро с водой. Над ведром на стене висит деревянный ковш для питья.
Над печкой лежит соль в деревянной солонке, железный нож, которым режут капусту, и ножик для чистки картофеля. Всю эту посуду Лучина каждую субботу чистит песком у колодца, так что она всегда, как новая. За кадками стоят жернова. В тяжелой дубовой колоде, за небольшим желобом, вращаются два жернова, на которых Лучина мелет для детей муку и делает им кашу. Это хлеб заработанный в поте лица! За жерновами на четырех кирпичах стоит сундук. Лучина прячет там свою новую шерстяную кофту, сотканную дома, прекрасный полосатый платок, зеленую шубку, ватный кафтан, башмаки и шерстяные зимние чулки. В шкатулочке лежат два коралловых шнура и несколько копеек, вырученных от продажи яиц. Платье Малгоси и Ендрика висит на гвозде, над сундуком. Маленькая Кася ходит летом в одной рубашке; только зимою мать купит ей что-нибудь потеплее, когда сколотит немного деньжат за продажу масла. Кася знает об этом и прилежно пасет коровку, чтобы она давала молока на масло.
Против окошка стоит кровать, на которой спит Лучина. Она постлана ржаной соломой, покрытой грубой льняной простыней. На ней лежит перина и две подушки. Всю зиму под периною ютятся Кася и Малгося. Летом девочки спят на другой кровати, где перины нет. Ендрусь тоже уходит тогда в амбар на сено, и только когда дедка Мороз придет и холодом попугает, мальчик перебирается на печку, где у него под тулупом только нос виден.