Адель Львовна покраснела и зло глянула на мужа, а гостья вдруг необычайно оживилась.
— Кузьма Кузьмич! Адель Львовна! Если она вам не подходит, — уступите её мне! Вы ей какое жалованье платите? Я готова дать ей вдвое…
У Вани захолонуло сердце, он поперхнулся и низко опустил голову.
— Мы прислугами не торгуем, сударыня, — грубо оборвал гостью Харчев, — нам она самим нужна, заплатить вдвое и у нас хватит.
— Кузьма Кузьмич! — укоризненно крикнула Адель Львовна, но в её голосе Ваня уловил и нотку радости.
— Но позвольте! — обиженно заговорила гостья. — Вы же сами сказали… — она сразу умолкла: в столовую с большим блюдом пирожных на вытянутых руках входила Маша.
Наступило неловкое молчание. Ваня поднял голову. Сердце его ликовало — он понял: теперь Маша спасена!..
Когда она вечером вошла в его комнату, Ваня сразу рассказал ей разговор за обедом. Маша пожала плечами.
— Маша, как она смеет говорить, что ты дрессированная!..
— Что делать, Ваня… Они — господа, а мы — слуги!..
— Так ты же не собака и не лошадь! Ты же человек!
Маша быстро глянула на него.
— Ты же такой же человек, как она, только гораздо, гораздо лучше! — с жаром воскликнул Ваня. — Ты лучше их всех!
Маша усмехнулась.
— Знаешь, — медленно заговорила она, — она и меня в коридоре поймала и шепчет: «Переходи, Маша, ко мне — я тебе втрое платить буду»…
— Маша!.. И неужели ты… — Ваня не договорил, поражённый.
— Нет, Ваня, нет, маленький мой дружок, я не уйду от тебя, — взволнованно зашептала Маша, — привязалась я к тебе, мальчик… — Она задумалась и тихо прибавила, как бы говоря сама с собой: — Спокойнее мне у вас… и город близко, а там тётя моя… ведь одна у меня она от всей родни-то осталась.
Ваня вздохнул с облегчением.
А время бежало и бежало, и казалось, ничто не меняется в мрачном харчевском доме. Все так же ездил хозяин ежедневно на свой завод и возвращался иногда чем-то очень довольный, а иногда туча тучей, и тогда весь дом притихал. Так же читала Адель Львовна французские романы и жаловалась на сердце и на нервы. К Маше она очень привязалась и видела в ней ту «служанку-наперсницу», какие встречались почти во всех французских романах. Маша терпеливо выслушивала жалобы барыни и заботливо ухаживала за ней во время сердечных припадков, которые повторялись всё чаще.
Старые слуги — лакей Тихон, кухарка, судомойка, — встретившие вначале Машу враждебно, как чужое и чуждое в этом доме существо, теперь души в ней не чаяли, — Маша была к ним почтительна и внимательна и часто в своей работе по дому обращалась к ним за советом. Старые люди это любят и ценят.
Ваня рос, мужал и развивался не по возрасту. Учился он хорошо и по-прежнему читал много и жадно. Но если бы ему кто-нибудь сказал, что читает он сейчас совсем иначе, чем раньше, Ваня бы очень удивился, — сам он этого не замечал. А между тем это было именно так. Раньше он «глотал» книги, стараясь скорей-скорей узнать, — что же случилось дальше? Но когда он начинал, увлекаясь и захлебываясь, рассказывать о прочитанном Маше, она часто озадачивала его каким-нибудь неожиданным вопросом.
— Ваня, я не поняла, — а почему же он так сделал?
— «Почему, почему»! А откуда я знаю, — почему?
— Так неужто ж об этом в книжке не написано? Стало быть, глупый человек книжку писал…
Или:
— Вот чудно́-то! А как же она в этот дом попала?
Ваня смущался.
— А я там немного пропустил… Там целых две страницы сплошные… понимаешь, совсем без разговоров… неинтересно!
— Как же неинтересно? — Маша всплёскивала руками. — А я хочу знать, как эта девушка в тот дом попала. И слушать дальше не стану, — прочитай мне те две страницы!
И мало-помалу Ваня приучился читать медленнее, внимательнее, вдумываясь во все подробности прочитанного.
Маша имела два выходных дня в месяц, через воскресенье. Она уходила со двора рано утром и возвращалась только к вечеру.
— Маша, а куда ты ходишь по воскресеньям? — спросил Ваня как-то.
— Ты же знаешь, — в город. У меня там тётя, — ответила Маша, не поднимая головы от шитья.
— И ты весь день сидишь у тёти?
— Конечно. Она старенькая, часто хворает, мне её жалко.
— И ты ходишь только в город, Маша?
Маша подняла на него глаза и встретила внимательный, пытливый взгляд.
— Ты что это, — засмеялась она, — уже в сыщики начинаешь готовиться?
— Да нет, я просто так… — пробормотал Ваня.
Но Маша подошла к нему, запустила руки в его волосы и подняла его голову. Ваня смотрел на неё совсем растерянно.
— Что случилось, мальчик? О чём ты? — спросила она ласково.
— А ты… скажешь мне правду?..
— Скажу. О чём ты?
— Маша! Мне всегда очень скучно без тебя… И я всегда жду у окна, когда ты придёшь… И вот я заметил… Ведь дорога из города идёт слева, а ты каждый раз — каждый раз! — приходишь справа… Значит, не из города?
— Ну, сыщик, он сыщик и есть! — снова засмеялась Маша. — Верно, справа прихожу. Потому что из города всегда иду на завод, а потом уж домой.
— А зачем тебе на завод?
— На заводе, в старом бараке, тётин крестничек живёт, рабочий. Тётя ему каждый раз гостинец посылает. А мне три версты крюку сделать не трудно.
— А-а… — разочарованно протянул Ваня.
— Эх ты, сыщик! — смеялась Маша. — Слушай, а что же ты теперь читать будешь? Кончились книги-то в том шкафу. Хочешь, я тебе книжек принесу?
— Ты? Откуда?
— А я прошлое воскресенье у тёти свою корзину разобрала. Она у меня неразобранная стояла, как я из Питера приехала. А там три книжки. Маленькие графы оставили, когда уезжали, а я подобрала.
— А интересные?
— А кто же их знает! Мне читать и там было некогда.
— Принеси!
«Хижина дяди Тома»… «Андрей Кожухов»… «Овод»… Когда последняя из этих книжек была прочитана Ваней, подробно рассказана Маше и вместе обсуждена, Маша задумчиво сказала:
— Какие похожие книжки-то!..
— Похожие?.. — удивился Ваня. — Потому что все с приключениями, думаешь?
— Нет. А во всех — про одно.
— Что ты! Совсем про разное!
— Про одно! — упрямо повторила Маша. — Про неправду людскую… Про несправедливость… Да про людей, что правды добиваются… По-моему, похожие, а по-твоему, — как?
Ваня крепко задумался. И он сам не понимал, почему, но чувствовал себя всё более и более чужим в дядином доме.
Ване пошёл уже пятнадцатый год, когда он тяжело заболел корью. В сильном жару, приходя в сознание, он всегда видел около своего изголовья Машу, заботливую, встревоженную. А как-то, очнувшись, он услышал над собой взволнованный голос дяди Кузьмы:
— Как хотите, доктор, а вылечите парня. Денег не пожалею. Поймите, ведь коли помрёт, — мне беда! Родственников больше у меня нет, а помощник в деле вот как нужен! На то Ваньку и растил. Что же, прикажете чужого в дом брать? Этак оберут меня как липку. Ваньку мне вылечите, в долгу не останусь…
Иногда днём, когда Маша бывала занята внизу, около Вани сидела Адель Львовна с книгой. Ваня открывал глаза, глядел на неё минуту и снова впадал в забытьё. А потом, вновь придя в себя, видел вместо тётки Машу с шитьём или с вязаньем в руках.
— Маша… — шептал он радостно. — Это ты тут?
— Я, мой мальчик! Лежи, лежи спокойно, доктор не велел говорить с тобой.
— А ты не уходи…
Выздоровление шло медленно. Жар уже спадал, и сознание полностью вернулось к Ване. Но был он ещё очень слаб.
Однажды он проснулся ночью и открыл глаза. Маша сидела в кресле у стола и читала. Перед ней горела свеча, загороженная от его кровати ширмой, и бросала яркий свет на Машино лицо. Ваня в первый раз увидел её читающей и стал с любопытством наблюдать за ней. Было ясно, что книга интересная, — глаза Маши быстро скользили по строчкам, она то слегка улыбалась, то удивлённо приподнимала брови, то становилась серьёзной. Ваня снова закрыл глаза, но ему не спалось. Должно быть, опять начинался жар, — его лихорадило, кружилась голова, а мысли бежали в голове стремительно, обгоняя одна другую, и он никак не мог поймать какую-то одну, какую-то главную, очень важную…