– Яр…
– Да, Леночка…
– Ты больше никуда не денешься?
– Куда же я денусь?
– Яр… Я не буду такой… Я многое поняла… Ты не бойся… Тебе будет хорошо со мной…
Вдруг тело Лены сотрясла сильная судорога. Красин вскочил и нажал сигнальную кнопку. Прибежала сестра.
– Уходите! – крикнула она Ярославу Петровичу.
Потрясенный всем виденным,. Красин вышел из больницы и отрывисто сказал Коле:
– В управление.
Его душил гнев. Как будто во всем происшедшем с Леной был виноват только Ухов.
Начальника управления он застал в хорошем расположении духа, которое тот старался скрыть под недовольной маской. Он даже не пригласил Красина сесть.
– Ты что это партизанщину развел? Скрыться вздумал? Самовольно работу бросил? Да ты знаешь, что за такие вещи бывает? Теперь в КПК будешь отвечать! На скамью подсудимых сядешь!
– В чем виноват – готов отвечать, – твердо сказал Красин, глядя прямо в глаза Ухова. – Но под вашим руководством работать не стану.
Ухов как-то сразу сник, напускная строгость с него слетела, и он тяжело опустился в кресло, махнул рукой: «Садись!»
– Да, наломали мы с тобой оба дров, Красин. Глупость сделал я – дал ход той анонимке. Комиссия закончила работу – ничего не подтвердилось.
– И насчет любовниц не подтвердилось?
Ухов ничего не ответил, только криво усмехнулся.
– В общем, крепко намылили мне шею. Но и ты хорош гусь – отколол номер. Мог бы и посоветоваться сначала… Ну да ладно, дело прошлое… Короче, приступай к своим обязанностям, Ярослав Петрович, – забудем все. Мое «руководство» ты больше не почувствуешь, сам с тобой буду советоваться. Тем более мы открываем в Грузии свой филиал и рекомендуем тебя туда директором по совместительству. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Понял? А сейчас собирайся, да поживей, – летишь в Америку. Мы отправляем туда представительную делегацию.
Ухов сделал паузу, ожидая, какое это произведет впечатление.
– Я требую, чтобы нашли анонимщика, – сказал Ярослав Петрович.
Ухов замялся.
– Зачем тебе анонимщик? Только руки пачкать… Обещаю тебе, что все анонимки я теперь буду отправлять в корзину. Буду брать пример с тебя. Мне говорили, что ты так поступаешь. Да и как его найдешь? Сейчас столько развелось анонимщиков, что, брось всю милицию на поиски, и то четвертинку не выловишь.
– Что я скажу коллективу?
– Я все сам расскажу честно. Приеду к вам на партийное собрание.
Ухов подошел к Красину, крепко обнял его за плечи.
– Ну, не обижайся. И на старуху бывает проруха. Глупость свалял. В общем, ты корабль большого плавания. Может быть, со временем… Ну, не держи камень за пазухой. А теперь жми на всех парах в институт – там тебя заждались. Давай лапу!
Ярослав Петрович вяло пожал протянутую руку и уехал из управления. Вообще конъюнктурщик он и есть конъюнктурщик. Ничего Ухов не понял и никогда не поймет. Просто он не ожидал, что у Красина окажутся высокие покровители, – что у него мировое имя и что с ним нельзя обращаться, как с простым клерком. Ухову врезали по первое число, и он сразу стал лучшим другом Ярослава Петровича. И будет настоящим, преданным, искренним другом, пока шансы Красина не пошатнутся.
Приемная была забита до отказа. Первый взгляд, который Ярослав Петрович поймал, войдя в приемную, был взгляд секретарши Танечки. В какой-то миг ее глаза расширились от страха, почти ужаса, переходящего в панический, но потом ужас стал постепенно вытесняться волной нежности и любви.
– Ярослав Петрович! – вырвалось у Танечки. – Ярослав Петрович пришел…
Неужели Зоя была права?
По обе стороны двери с папками на коленях сидели два красинских зама, похожие на истуканов. Оба с тревогой уставились на вошедшего шефа. Потом они вскочили как по команде, но от растерянности и неуверенности в собственной судьбе забыли поздороваться.
– Полчаса ко мне – никого, – бросил Ярослав Петрович Танечке.
Он прошел в кабинет, заказал по срочному гордеевский город, квартиру Зои и стал разбирать бумаги. Город дали через двадцать минут.
– Да… – прошелестело в трубке.
– Как ты добралась?
– Хорошо. А как… у тебя…
– Да, в общем, все обошлось.
– Ты когда приедешь?
Она говорила тихо, осторожно, словно подбиралась к красивой бабочке на цветке и боялась спугнуть ее неловким движением.
– Понимаешь… тут есть обстоятельства… Семейные. Это не телефонный разговор. Я тебе потом все расскажу…
– Значит, ты не приедешь?
– Несколько позже… Мне надо уладить кое-какие дела.
– У тебя очень деловой голос. Ты спешишь?
– Н-нет… Но, понимаешь, столько событий…
– В общем, ты не приедешь?
– А тут еще командировка в Америку.
– Вот как… Командировка в Америку?
– Да. Представь себе. Очень представительная делегация, и надо обязательно лететь.
– Ну что ж, счастливого тебе пути…
– Алло! Алло!
Голос на другом конце провода стих, словно разлился по трехтысячекилометровым проводам и высох.
Вечером, освободившись от дел, Красин позвонил еще раз, но квартира не ответила. Потом его подхватил вихрь: совещания, заседания, подготовка к поездке в Америку, и он смог позвонить только накануне отлета.
– Алло! Вас слушают, – сказал резкий мужской голос.
Муж.
Красин осторожно положил трубку.
Потом была командировка в Грузию на предмет изучения открытия там филиала. И опять на звонок ответил мужской голос.
– Алло! Вас слушают. – И опять Ярослав Петрович положил трубку.
Но однажды, когда у него особенно тоскливо и мерзко было на душе и на звонок опять ответил мужской голос, Ярослав Петрович не выдержал и сказал:
– Алло. Это говорит Красин из Архитектурного института. Позовите, пожалуйста, к телефону Зою Егоровну.
– А… Красин… Я вас знаю… Зоя Егоровна умерла.
– Что?! Как умерла?
– Она умерла от аборта. Уже давно. Я вас попрошу никогда больше не звонить по этому телефону и, если можно, не приезжать в наш город.
Лена выздоровела через два месяца. Почти полностью. Осталось лишь, когда она волновалась, дрожание рук и загорались глаза черным безумным пламенем. Владика выпустили, учтя фактор ревности и прочие смягчающие обстоятельства. Не последнюю роль сыграло положение отца. Красина назначили по совместительству директором грузинского филиала.
По случаю назначения на даче Красиных было решено организовать шашлык. На шашлык собралось много народа. Все было чинно, в меру весело, велись интересные разговоры, завязывались нужные знакомства.
Неожиданно перед гостями из проема двери появился Красин. Он был мертвецки пьян.
– Я дерьмо! – объявил он.
Жена и сын кинулись к нему.
– И вы дерьмо! Все вы здесь дерьмо!
Ярослав Петрович был странно бледен.
– Что я могу сделать один против вас всех? Что мы могли сделать против вас всех? А? Молчите…
Несколько друзей Красина бросились к нему.
– Пойдем, полежишь… Тебе плохо, Яр. Ты перепил.
– Ничего мы не могли сделать… против вас… гады… Пустите меня. Я исполню последний долг…
Ярослав Петрович вырвался из рук, вытащил из карманов кипу бумаг и швырнул их в костер. На секунду мелькнул контур какого-то фантастического строения из ярких красок, эскиз чего-то белого под черным звездным небом, потом все превратилось в пепел.
Красин пошатнулся, упал, и его унесли в комнату.
– Надрался на радостях, – сказал кто-то завистливо. – Еще бы, слетать в Америку, получить два института… Тут надерешься… Везет же человеку… Все при нем…
Он прилетел в гордеевский город в середине августа. Все было, как всегда. Играл оркестр. Толпа детей с криками «Папа, папа приехал!» повисла на нем. Обнимал, тискал Гордеев, подавляя все вокруг, окрестности и даже горы. Трепыхали под свежим ветром, дующим с Ледника, транспаранты «Гению XX века – Салам! Салам! Салам!».
Только в тени пыльных акаций его никто не ждал.
1985.