Порывшись в обломках шкафа, он вытащил оттуда фуражку с синим околышем.
– …слушай меня внимательно. Слушаешь? Хорошо… Мы отсюда далеко не уйдем. Останемся в нашем старом расположении, вон в тех домах, ближе к Волге. – Он приподнялся и показал на восток, в дыру в стене. – Если твоя рота и ты вместе с нею решишь, что лучше будет отступить, то имей в виду: сзади тебя будут те ребята, из подвала, которые здесь неделю продержались. Мы вас остановим, я подчиню себе твоих людей и мы снова отобьем квартал. Только уже без тебя.
Капитан надел фуражку, проверил, ровно ли расположен козырек и спросил:
– Ты намек понял, Ложкин?
Ласточки
Спроси человека: "Как ты думаешь, какой самый главный солдатский подвиг в Красной Армии?" Он ответит: "Танк подбить, или там самолет…" – и ошибется. Танк подбить – это конечно тоже почетно, а самолет – тем более (вот только как ты докажешь, что это ты его сбил, когда там вся рота палила в небо из винтовок?) но главный подвиг заключается не в этом. Ты спросишь: "Тогда какой? Линкор потопить, что-ли?" Я отвечу. Слушай сюда. Главный подвиг – это нае… ну то есть обмануть своего непосредственного начальника.
Это я к слову сказал "солдатский". На самом деле для любого военнослужащего, в любой армии, это самое важное умение и смекалки со смелостью тут требуется не меньше, чем чтобы танк поджечь. Ротные врут комбатам, те – комдивам, комдивы вводят в заблуждение маршалов, а маршалы ездят по ушам товарищу Ста… ты знаешь, кому.
Тут ведь как дело обстоит? Если командиру не покажешь, что ты делом занят, причем полезным, то он тебе это полезное дело сам найдет. Траву, например, покрасить, или дров лобзиком напилить… Его специально в училище этому обучали. И продвигают у нас того, кто во-первых: умеет начальству очки втереть и во-вторых: не допустить, чтобы подчиненные то же самое проделали с ним. Почему? Потому, что такой человек врагу тем более себя обмануть не даст, зато обманет его сам – тем он и полезен. В Красной Армии все врут всем, поэтому она непобедима.
Но есть одна категория военнослужащих, на которых это правило не действует. Знаешь, кто это? Нет, не повара. Это снайперы. Нет снайпера, который не мог бы провести кого угодно, потому что тут работает естественный отбор. В пехоте за тебя вся рота, за нею батальон, пушки, минометы, танки приданные, авиация… и все это работает, чтобы ты свою задачу выполнил. Тебя при выполнении могут конечно и убить, но специально задачу прикончить именно рядового Кирю не ставится. У снайпера все наоборот. Все, что перечислено – против него, а он или один, или с напарником. Разве что танки против них не пошлют, но все остальное только и будет ждать случая его ухайдакать. Хуже всего то, что рано, или поздно против тебя выползет такой же снайперюга и тут уж кто кого объегорит – тот и живой. Снайпер, которого обманули – мертвый снайпер.
В общем, тяжело так жить, Киря. А сейчас я тебе одну историю расскажу, пока горох варится. Было это еще до того, как я с Андреичем, старшиной нашим, познакомился. Аккурат в сорок втором, до того, как меня контузило.
* * *
Восточный берег реки был не таким уж и высоким, метров восемь на первый взгляд. Петр подумал, что в кои то веки славянам повезло. Вся луговина на западном берегу просматривалась на километр, вот только толку от этого не было никакого. С такой кручи хорошо обороняться, а вот наступать… Вниз прыгать, что-ли? Нырнешь – не вынырнешь. Но с другой стороны наступления вроде бы пока и не планировалось. После того, как немцы прорвались аж к Волге и к Кавказу, командованию было не до того.
Второй номер толкнул его в плечо, предлагая бинокль. Петр отказался, молча покачав головой. На зрение он никогда не жаловался, а если уж так нужно, то вот она, снайперка, под руками. В прицел глянуть недолго.
Окопчик, в котором они сидели, вырыли полковые разведчики для каких-то своих целей. С точки зрения снайпера позиция была никакой. Ни черта не видно. Ивняк, густо росший вдоль западного берега, загораживал позиции немцев и занятую ими деревню. Лезть на ту самую кручу был не вариант. Там все было пристреляно минометами и любое движение на гребне вызывало град мин, от осколков которых укрыться было попросту негде. Начать рыть там окоп означало заявить о себе открыто.
Наконец Петру надоело глазеть на ивы, он сел на дно окопчика и спросил:
– Давай покурим, что-ли?
Напарник кивнул, убрал бинокль в футляр и уселся напротив. Через минуту сквозь кусты поплыл махорочный дымок. Бояться было особо нечего по той же самой причине: немцам сквозь заросли тоже нихрена не видать.