– Ну и зачем мне солдат без патронов? – спросил старший лейтенант. – Куда я его дену?
– Деть его как раз не проблема, начальник. В первой роте санинструктора на днях подстрелили. Этого "воина" нужно к нашему коновалу приставить, чтобы его натаскал раны перевязывать и будет пацан таскать сумку. А винтовку – да Бог с ним, пусть не заряжает.
* * *
Так и стал Чучело санитаром. Кличка прилипла к нему сразу, в первый же день. Башка лохматая, фамилия подходящая, а солдаты – народ простой и всегда рады над кем-то поржать. Смеялись, впрочем, беззлобно и никто его не шпынял. Санинструктора обидеть легко, а продырявят – кому пойдешь жаловаться? Вот то-то… С сумкой с красным крестом Чучкин не расставался, обязанности свои после недолгой практики у санинструктора второй роты выучил наизусть и никого особенно не интересовало, заряжено ли у него оружие. Через месяц забылось, кто он и откуда, потому что рота в наступлении сначала потеряла половину состава, потом приняла пополнение, а потом сменился командир. Новый капитан религиозными пристрастиями солдат не интересовался, а за вынесенных под огнем с поля боя раненых представил Чучело к медали "За боевые заслуги". Тот был весьма удивлен и даже приходил к Андреичу посоветоваться, можно ли ему носить такую награду. Тот в ответ показал свою "За отвагу".
Наступление между тем продолжалось. Фронт продвигался на запад, в августе сорок третьего войска обошли Харьков и уперлись в оборону дивизий "Рейх" и "Викинг". Солдатам конечно никто не стал объяснять, кто перед ними. Приказ был очень простым: совместно с танками атаковать и занять какую-то деревеньку, от которой осталось только несколько груд кирпича. Рано утром, после артподготовки, роты пошли в атаку.
* * *
Старшина пришел в себя от боли. Болела рука. Левое предплечье будто огнем жгло. Голова тоже, казалось, сейчас развалится. Он равнодушно подумал, что это вторая контузия за три месяца и как бы после такого не съехала кукушка на сторону. Потом понял, что его куда-то тащат.
– Что за?..
Он закашлялся. В горле было, как будто его накормили наждачной бумагой. Правой рукой старшина попытался нащупать на поясе флягу с водой, но конечно ничего не нашел.
– Держите.
– Спасибо!
Вода была затхлой, но показалась райским нектаром.
– Ты кто?
– Чучкин я.
– А-а-а! Ты где меня нашел?
– Там… У вас рука сломана. Я шину наложил. А еще кровь из носа.
– Понятно. А чего у тебя голос хрипит и вроде как хрюкает что-то?
– Меня тоже того… Подстрелили. Но я вас дотащу, вы не бойтесь.
– Я и не боюсь. Ну-ка, сплюнь мне на бинт! Да у тебя кровь в слюне. Легкое задето, небось?
– Я… Ничего. Дотерплю как-нибудь.
– Вот балда! Как же ты меня-то тянул? Давай, показывай, чего ты там сам себе перевязал.
Через четверть часа старшина вытер руки окровавленным бинтом и кивнул.
– Вот теперь дотянешь. Давай, поднимайся на ноги и пойдем не торопясь. До дороги полкилометра, а там санбат совсем рядом. О! Ты и карабин мой прихватил. А он ведь заряжен!
– Так он же ваш, не мой…
– Твоя винтовка тоже не у тебя первого побывала. Эх ты, Чучело-хрючило! Ладно. Пойдем, грешник великий, а то темнеет уже.
Щедрость русского танкиста
Набитый битком пассажирский вагон не спеша катился за паровозом, по Румынии, которая очень вовремя превратилась из врага в союзника. Сами румыны пока еще к русским как следует не привыкли, но выданные в качестве денежного довольствия леи брали охотно. Брали и рубли, так что вина было хоть залейся и занявшие три купе возвращающиеся из госпиталя офицеры культурно бухали второй день, не обращая особого внимания на румынскую публику.
Они специально выбрали местный поезд. Старшего по команде надоумил земляк в комендатуре: "Езжай на этом!" Военные эшелоны гнали сквозняком, без задержек, а "трамвай" подолгу стоял на разъездах, пропуская теплушки с пехотой и платформы с танками. "Куда спешить? Войну без нас не закончат, а если и закончат, так мы не обидимся. Приедем, отметимся у коменданта, дальше – в полк резерва офицерского состава, потом снова в танки, ну а в танках уже – как повезет." Деньги пока были, беречь их по дороге на фронт никто не собирался. Выданный на дорогу сухпай даже не трогали. Ели сероватый румынский хлеб, запивали красным вином и общее мнение было таким, что так можно бы ехать хоть до Берлина.
– Паша у нас в Бухаресте ихнем отличился, – рассказывал коротко стриженный старший лейтенант, державший в руке большой кувшин с вином. – Эй, Паха!
– Чего тебе? – донеслось из соседнего отсека.
– Расскажи, как ты без очереди в кино пролез.