Отфыркиваясь, вышел на берег. На снегу — дорожка следов от стариковских босых ног. Туда — и обратно.
Я спросил, не холодно ли было, а тот ответил: может, и холодно, да только боюсь, мне в этой жизни не доведётся уже больше с Доном повстречаться… Затем он достал полотенце из сумки, тщательно вытер своё отнюдь не дряблое тело — в молодости был, видать, красавец ещё тот! — оделся, и мы отправились ко мне домой.
Пока ехали в троллейбусе, он мне коротко всю свою судьбу рассказал:
Сейчас ему уже за семьдесят, а в былые годы он был членом какой-то банды, торговавшей с заграницей алмазами и золотом, добытыми в Сибири. При советской власти за такие дела — редко когда давали срок. Обычно расстреливали. Но его всё миновало: и правосудие, и внутренние разборки. В центре Москвы у него когда-то была огромная и роскошная квартира, была машина, была дача на Чёрном море. А затем ему однажды приснилось нечто очень важное: Николай-угодник явился к нему и сделал некое наставление… И после этого мой гость ушёл из банды, роздал почти всё своё имущество людям, включая квартиру, дачу, машину и костюмы, а сам поселился в какой-то жалкой коммуналке, даже ещё и похуже, чем моя, бросил пить и курить, перешёл на очень скромную пищу и ударился в поэзию. Всё, как обычно: самый заурядный русский праведник…
Дома у меня пили чай с вареньем, болтали. А тут и Зинаида пришла откуда-то с улицы. Только на порог ступила и только сняла пальто, как я сразу выскочил из своей комнаты и безо всяких объяснений завёл её к себе. Познакомьтесь, говорю, это мой гость из Москвы, а это моя соседка.
Зинаида предстала перед нами в длинном французском красном платье, с чёрным шарфом вокруг шеи и в чёрной тёплой шляпе.
Старик посмотрел на неё, обменялся с нею несколькими вежливыми фразами и ничего особенного не изрёк, но потом, когда мы оказались одни, сказал мне в ответ на мой вопрос, что он усмотрел в этой женщине: настоящая русская красавица, ростовский цветок, — сказал он. — Но — завышенные претензии.
— Дура? — спросил я.
— Не сказал бы, — ответил старик. — Нет, не сказал бы… Но с таким лицом, как у неё, надо гостей принимать и чем-нибудь их ласково потчевать, или на кухне что-нибудь готовить, а не вращаться в высшем обществе.
Я не совсем понял то, что он имел в виду, и, без приглашения заявившись потом со своим гостем в комнату к Зинаиде, попросил её исполнить нам что-нибудь на своём пианино, а ещё бы лучше — что-нибудь бы и спеть. Зина охотно уселась за пианино и под собственный аккомпанемент спела известную советскую песенку, грубо сработанную под старинный русский романс. Там ещё были слова: боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда!..
Старик был выходцем из высокообразованной семьи, репрессированной в годы сталинизма. Отец его был когда-то настолько крупною личностью, что даже имел в своём пользовании собственный поезд, в котором мог, утопая в царской роскоши, передвигаться по стране для осуществления своих служебных функций. Сын же его, перед тем как стать бандитом, успел получить прекрасное воспитание и блистательное образование; он знал толк в музыке и в поэзии и вот теперь — здесь и сейчас — не заметить пошлости исполняемой песенки он бы не смог.
Я наблюдал за стариком, задумчиво сидящим в кресле, и поражался: он был весь просто захвачен Зинаидиным пением.
— Ну, как вам? — спросила тогда Зинаида, повернувшись к нам.
— Да ерунда какая-то, — отмахнулся я. — Хотя, конечно, голос у тебя — довольно неплохой. Почти сносный.
У Зинаиды сразу же покраснели глаза:
— У тебя самое любимое занятие — обижать меня!
Старик сказал:
— Не верьте ему, Зиночка, он врёт. И не обижайтесь, пожалуйста.
— Да я и не очень-то обижаюсь.
— А вы — совсем не обижайтесь.
— Да я совсем и не обижаюсь.
Старик подошёл к ней и поцеловал ей руку.
— Поверьте, у вас прекрасный голос и необыкновенная манера исполнения!
— Ой, спасибо! — Зинаида вся аж так и расцвела.
— И ваш сосед об этом прекрасно знает.
— А чего ж тогда не говорит?
— О, он вам много чего никогда в жизни не скажет!
— Пусть бы сказал. Что я ему — враг какой-то, что ли?
— Ну, это вы уж с ним сами тут разбирайтесь, без меня…
Старик что-то ещё ей говорил и говорил, а я с изумлением смотрел на эту сцену. Как такое могло случиться? Трое совершенно чужих людей сошлись вместе и беседуют так, как будто знакомы уже целую вечность? И как будто у них и впрямь есть что-то общее — старик с замашками гения, которому по штатному расписанию положено быть праведником, ростовская красавица и я — человек в футляре, преподаватель латыни… Неужели это как раз и есть то самое, что называют словами «родина», «Россия»?.. Как странно.