Итак, понятие «традиционное общество» имеет под собой реальную основу: оно охватывает те человеческие общности, определяющей чертой которых является преобладание традиции над инновацией в системном единстве культуры.
Марксова концепция традиционности получила дальнейшее развитие в трудах современных исследователей-марксистов, в том числе советских ученых. Особые заслуги принадлежат здесь востоковедам — достаточно упомянуть имена таких специалистов, разрабатывающих в наши дни тему «традиционное и современное», как Н. А. Симония, Л. И. Рейснер, Б. С. Ерасов, Е. Б. Рашковский. В данном общетеоретическом контексте особый интерес приобретают для нас разработки Л. И. Рейснера{12}. Согласно его концепции особенность понятия традиционное состоит в том, что оно всегда раскрывается в соотношении с понятием современное. Последнее же всегда имеет определенное социальное «наполнение», отождествляется с наиболее передовой в каждый данный момент истории общественно-экономической формацией и ее конкретными носителями.
Проблема соотношения традиционного и современного имеет два аспекта: внутренний, связанный с соотношением различных секторов в рамках той или иной страны, и внешний, охватывающий область отношений между государствами.
В первом случае в качестве воплощения современности выступают наиболее прогрессивные социально-экономические уклады и элементы данного общества, с ними связанные. Во втором случае определение современный применяется к тем человеческим общностям, которые вырвались вперед в своем развитии, в то время как весь остальной мир охватывается в этом случае понятием традиционности, само появление которой обусловлено действием закона неравномерности развития различных обществ. В те или иные эпохи традиционное и современное наполняются разным конкретным содержанием.
Как нетрудно заметить, понятие традиционное уже понятия традиция. По существу, традиционное охватывает лишь одну из охарактеризованных выше форм проявления традиции, в которой она предстает как то прошлое, которое продолжает жить в настоящем.
В этой связи следует упомянуть еще об одном производном от понятия традиция — о традиционализме. Сущность последнего наиболее ярко и образно представлена в следующих словах советского синолога Г. С. Померанц: «Традиционализм сопротивляется малейшей вольности в обращении с традицией и заставляет смотреть даже на явно сухие ветви как на цветущую зелень. Такой рационально построенный традиционализм гораздо уже подлинной традиции и практически неудержимо вырождается в чиновничий педантизм (для которого всякое нарушение установленных форм есть разрушение культуры)»{13}.
В настоящее время особенно обостренный интерес вызывает одна из многообразных ипостасей традиции, в которой она выступает как историческая (социальная) память. Это не случайно. Любая человеческая общность, как и личность, определяет свое поведение, исходя из имеющегося опыта, который зафиксирован в памяти — индивидуальной или коллективной.
С известной точки зрения именно человеческая память (личная или общественная) формирует поведение человека или общности. Получить возможность «программировать» память, определять ее содержание — значит полупить возможность управлять поведением людей. Лишить их памяти — значит лишить их возможности выбора того или иного варианта поведения (ибо человек может выбирать, только сообразуясь со своим опытом) и тем самым превратить народ или отдельного человека в послушный объект для манипулирования. Достижение подобной цели — заветная мечта эксплуататоров всех времен и народов.
Отнюдь не случайно попытки разрушения исторической памяти занимают столь значительное место в истории классового общества. Неоднократно новую цивилизацию пытались утверждать, полностью уничтожив все, что осталось от предшествующего. Достаточно вспомнить судьбу античных памятников: сожжение Александрийской библиотеки, разрушение античных храмов в Византии и на Арабском Востоке христианскими и мусульманскими религиозными фанатиками и др. Обрыв живой связи времен ведет к разгулу стихии забвения, когда люди уничтожают ценнейшие памятники просто из непонимания их реальной значимости: вспомним историю Парфенона, превращенного турками в пороховой склад и бомбардированного венецианцами, судьбу Форума, Палатина, многих сооружений греческой и римской древности, служивших карьерами для добычи камня, и т. п.
С момента возникновения классового общества одним из важнейших орудий господства эксплуататорских классов становится фальсификация истории, которая рассматривалась и рассматривается ими как важнейшее средство воспитания масс в духе послушания и преданности власть имущим. Суть их подхода к проблеме исторической памяти выражена в двух лапидарных формулировках, отражающих ее разные, но теснейшим образом взаимосвязанные грани. «История — это вздор» — так выразил свое отношение к данному вопросу американский автомобильный король Г. Форд. «Кто контролирует прошлое, контролирует будущее; кто контролирует настоящее, контролирует прошлое» — таков один из центральных лозунгов, выдвинутых правителями тоталитарного общества в романе-антиутопии Дж. Оруэлла «1984 год». Не случайно у автора другой антиутопии, «Этот прекрасный новый мир» О. Хаксли, в нарисованном им обществе тотального контроля и угнетения введено новое летосчисление — со дня рождения Г. Форда. Сразу после возникновения «прекрасного нового мира» было систематически истреблено все, что могло напоминать о прошлом, — закрыты музеи, взорваны памятники, запрещено чтение книг и само книгопечатание.
Как вполне справедливо замечает советский исследователь Г. X. Шахназаров, в названных антиутопиях, несмотря на присущие их авторам (особенно Оруэллу) антикоммунистические взгляды, отражены в первую очередь реальные, хотя и тысячекратно гиперболизированные, тенденции буржуазного общества XX в.{14}
Именно стремлением выработать эффективные средства манипулирования поведением людей объясняется то пристальное вниманий, которое уделяют проблематике традиций современные буржуазные политики и идеологи. Достаточно вспомнить в связи с этим потуги авторов «Документа Санта-Фе»[2] переформировать в соответствии с потребностями американского империализма историческую память латиноамериканских народов: их претензии на роль наследников Боливара, стремление доказать идентичность определяющих элементов культурного наследия англосаксонской и Латинской Америки с единственной целью обосновать несовместимость с этим наследием марксизма{15}.
Многие современные западные мыслители проводят мысль о том, что традиция теряет в наше время свое значение как фактор функционирования общества{16}. В среде социологов и философов буржуазного мира выделяется весьма влиятельное течение, представители которого открыто провозглашают целью разрыв с европейским гуманистическим культурным наследием. Так, известный социолог из ФРГ X. Шельский видит главную причину сегодняшней драмы человечества в стремлении сохранить историческую преемственность с этим наследием{17}.
Истоки данной тенденции в европейской мысли восходят к концепции О. Шпенглера, одна из целей которого заключалась в доказательстве отсутствия действительной преемственности внутри самой линии европейской культуры. Следует напомнить, что сознательный разрыв с животворными истоками современной европейской и мировой культуры — Возрождением, Просвещением, наследием великих буржуазных революций — стал в свое время одной из определяющих черт идеологии европейского фашизма. На это обстоятельство неоднократно указывали представители мировой, в том числе латиноамериканской, марксистской мысли.
В настоящее время прогрессивное историческое наследие является предметом ожесточенных атак представителей «неоконсервативной волны», в особенности «новых правых», стремящихся перечеркнуть разом всю гуманистическую традицию, начиная с ее первичных христианских истоков, во имя реставрации неких изначальных принципов индоевропейской арийской цивилизации или языческой античной древности, которые при ближайшем рассмотрении оказываются все теми же хорошо знакомыми по декларациям идеологов реакции последних двух столетий принципами «порядка и иерархии».