Итак, в свете сказанного синтаксические характеристики «надписи Мания» представляют интерес исключительный. В отношении ядровой части предложения, состоящей из субъекта, глагола и прямого объекта, надпись строго следует обычному латинскому порядку SOV, игнорируя (как в редчайших случаях и венетские надписи) этрусское правило выдвижения местоименного объекта на первую позицию в предложении. Зато периферийная часть синтаксической структуры, включающая выражение бенефициента в дативе, выглядит так, как если бы она, подобно «говорящим надписям» венетов испытала прямое воздействие этрусского формуляра (позднейшую реминисценцию которого можно бы предположить даже и для синтаксиса «надписи Дуэноса»).
3. Манчини снова повторяет тривиальный тезис о том, что лат. (<этр.) Numerius можно спокойно объяснить через этр. Numesie, Numisi (Numisiie), Numisia, c их латинскими рефлексами в Numesius, Numisius (сюда же фалиск. Nomesina < этр. Numsina) – объяснить, совсем не обращаясь к Numasioi из «надписи Мания». Это правда. Но Манчини идет дальше, стараясь доказать, что такая передача этрусской основы Num-, как в Numasioi, для архаической латыни вообще была невозможна. При этом ученый ссылается на написание лат. Nomesi как эквивалент к умбр. Numesier(род.падеж) в одной архаической умбро-латинской билингве [Pocetti 1979: № 9]. Он уверяет, будто в ту эпоху латынь должна была передавать этр. Num- только через Nom- и что лат. Numerius возникло из *Nomesios в результате такого же развития, как в лат. umerus «плечо» <*omesos, др.-инд. aṃsa, греч. ὦμος то же. Формы же без ротацизма Numesius, Numisius пришли к римлянам в некую позднюю эпоху, когда в латыни якобы был возможен в начальной позиции лишь слог num-, а не nom-(вспоминается лат. Numidae «нумидийцы» < греч. νομάδες «кочевники»).
Наконец, наш автор просто отмахивается от размышлений К. де Симоне насчет судеб этрусского суффикса –si(e) : извлеченный этрусками из итал. –asyo-, он обрел в ономастике Этрурии новую продуктивность, сочетаясь с именными основами, кончающимися на разные гласные, которые способны чередоваться в оформлении одних и тех же корней. Так, по де Симоне, если мы при архаич. Helve в Цере V в. до н.э. имеем новоэтр. Helvasi (Клузий), Helvasia (Перузия), то отсюда выводится существование наряду с Helve старого, пусть незасвидетельствованного, варианта *Helva, которое так же соотносится с реальным Helvasi, как Helve соотносилось бы с ожидаемым на его базе. *Helvesi(e). Аналогичным образом архаическая этрусская пара Nume (в Кампании): Numesie (в Тарквиниях) позволяет по такой же пропорции из архаич. Numusia (в Арреции) восстановить вариантную к Nume основу *Numu – и вполне подтвердить эту реконструкцию латинизированным родовым именем Numonius из Цере. А по этр. Numa (в Перузии) – можно дополнить Numisie и Numusie также и ожидаемым *Numasie, которое и находим в этрускизированном Лации VII в. до н.э. – в «надписи Мания» на Пренестинской фибуле [de Simone 1991]. Манчини полностью игнорирует всю эту сеть пропорций как дурную спекуляцию. Для него главное, что этр.*Numasie как таковое нигде не засвидетельствовано. Имя же Numa в новоэтрусской Перузии вообще мог носить даже не этруск, а какой-нибудь италиец [Mancini 2004:14-18]..
Ответ. Доказать, что этрусской основе Num- с единственной в этрусском огубленной гласной фонемой заднего ряда в Лации VII в. до н.э. должно было соответствовать исключительно Nom-, а не Num- y Манчини не очень-то получается. Единственный его реальный довод – лат. архаич. Nomesi из латино-умбрской билингвы. Но еще за 13 лет до статьи Манчини К. де Симоне справедливо заметил, что эта форма, скорее всего, передает звучание умбр. Numesier с открытым огубленным гласным – и за прототип позднейшего лат. Numerius считаться вряд ли вправе [de Simone 1991:211-212]. Все остальные рассуждения Манчини на этот предмет сугубо предположительны. А имеет ли доказательную силу тот факт, что в тестируемой на подлинность надписи с этрусской периферии вдруг появляется форма, которую по системным соображениям следовало бы ожидать для этрусского ономастикона, или данный факт никакой доказательной силы не имеет – это, думается, представляет вопрос методологической веры исследователя. Спорщикам, расходящимся в подобном вопросе, не остается ничего, кроме как «договориться о несогласии».[20]
20
Я не разбираю здесь подробно идеи В.Беларди и Г.Рикса насчет того, что этр. Numesie, как лат. Numerius, Numesius, умбр. Numesier, оск. Nium(p)sis якобы независимо друг от друга воходят к «старосабельской» форме *Nomes-jos от основы на –s *nomes «надел» представленной в лат. numerus <*nomeso- «соразмерность, число, счет», ср. греч. νέμω «распределять» и т.д. При этом итал. Νuma, этр.Nume, Numa рассматриваются как Kurzformen от того же *Nomesjos, а в этр. Numusie, Numisiie Рикс предлагает видеть редукцию этрусских гласных в срединном слоге и нейтрализацию вокальных различий (что кажется явлением слишком ранним для архаической эпохи, к которой относятся эти формы, в частности Numusiie конца VI в.до н.э.) [Belardi 1980:343-351; Rix 1995:275-276]. По-видимому, имена этой группы, действительно, содержат индоевропейскую основу *nom-, представленную, в частности, и в таких неэтрусских италийских формах, как Numicius или Numitor. Тем не менее трудно отрицать, что в некую эпоху Этрурия становится важнейшим ареалом распространения имен от этой основы с расширением на – si(e)< итал. –syo-. И в этом ареале и в соседних областях, подверженных этрусскому влиянию, основы вида *NumV-: *NumVsie/*NumVsio- вполне выстраиваются по сетке новообразовательных моделей-пропорций, выписываемой де Симоне.