Уговорила мальчишек.
Вошли они в лес — совсем темно, дороги в потёмках не видно. А Латка впереди бежит — Латку ребятам видно: мелькает впереди белая Латкина спина. Белое на чёрном даже в потёмках видно.
Шли так ребята, шли — ночью дорога куда дольше кажется, — шлёпали, шлёпали… И вдруг повалил снег! Первый в году снег, а густой-густой, крупными хлопьями, — всё кругом закрыл.
И Латка вдруг затявкала, затявкала — и умчалась куда-то прочь. Верно, заяц на дорогу вышел — зайца погнала.
Прошли ребята немного вперёд, чувствуют — под ногами у них неутоптанная земля. Ещё маленько прошли — на кусты стали натыкаться, на деревья… Дорога совсем куда-то потерялась.
Пошли ребята назад — как, им казалось, только что шли. Нет дороги. Взяли вправо — нет дороги: чаща. Повернули налево, шли, шли — лес будто реже, верхушки деревьев стали видны, а дороги всё равно нет.
Остановились ребята: поняли, что заблудились…
Мальчишки посопели-посопели — и в рёв!
Тане хуже всех: ведь это она уговорила маленьких Колю и Толю не дожидаться лошади, самим домой идти. Теперь и поедут за ними — не найдут в лесу, раз уж с дороги сбились. И Тане одной отвечать.
Шаги
Таня усадила мальчиков под шатёр большой ели; даже в темноте разобрала, что это ель: здорово колется…
А Коля и Толя в голос ревут, причитают:
— Пропали наши головушки! Мы на холоду замёрзнем, нас волки-медведи съедят!..
— Цыц, вы! — Таня на них. — Никаких тут волков-медведей сто лет нет — всех повывели.
А самой как раз и вспомнилось: вчера только мать рассказывала, что объявился в лесу за озером медведь. Тёлку задрал. Долго ли ему сюда перебежать?.. И ух как страшно самой стало! Хотела ещё Латку крикнуть — голос перехватило: а ну как вместо Латки да медведь услышит!..
Мальчики замолчали, только всхлипывают. Слышно в тишине: мягко так падают холодные пушинки на землю, на ветки. Чуть шебуршит в лесу.
И вдруг послышалось Тане — шум какой-то издали! Ближе, ближе… Будто баба-яга, костяная нога идёт по дороге, клюкой постукивает.
Ближе, ближе… Цок-цук! Цок-цук! Цок!..
Мальчики всхлипывают, ничего не слышат. А у Тани прямо сердце зашлось от страха. Хоть бы Латку сюда: она бы носом разобрала, что там…
На поиски
Между тем в деревне уже хватились Тани и мальчиков: уж ночь, снег повалил, а ребят всё нет из школы.
Колхозники живо запрягли лошадь, и Танина мать погнала в школу: думала, ребята ещё там.
Въехала в лес. Стучат лошадиные подковы по мёрзлой земле, дорога снегом покрыта — видна в темноте.
Доехала быстро. Но школа оказалась закрытой, а сторожиха сказала, что Таня с обоими мальчиками ушла домой ещё в сумерки.
— Не иначе как с дороги сбились, в лесу плутают, — догадалась мать. — Замёрзнут малыши!
И погнала лошадь назад: живей народ собирать — да в лес!
Латка
…Таня слушала, замерев от страха.
Но стук копыт бабы-яги, костяной ноги, приблизившись, вдруг стал отдаляться, отдаляться — и затих вдали. Страх отпустил Таню.
И вдруг что-то холодное, мокрое ткнулось Тане в руки: собачий нос!
— Латка, Латочка! — прошептала Таня. — Собачушка моя!
И к Тане в один миг вернулась вся её смелость.
— А ну, ребятишки, побежали! — весело скомандовала она мальчикам. — Латка нас живо выведет!
И правда: они прошли совсем немножко по всё редевшему лесу — и вышли в поля. Тут было гораздо светлее. К тому же и снег вдруг перестал падать. На белом поле хорошо были видны чёрные «заплатки» на боках у бежавшей впереди Латки: чёрное на белом даже в потёмках видно.
Прямиком через поля и добежала Таня с мальчиками до своего дома. Утки услыхали её из курятника и громко закрякали: «квяк! Квяк! Квяк!» А из-за угла улицы раздалось вдруг: «Цок-цук! Цок-цук! Цок!» — будто баба-яга, костяная нога идёт, по мёрзлой земле клюкой посту кивает.
— Тпру-у! — крикнула мать. — Никак ты, Танюша?
— Я, я, и с мальчиками! Нас Латка довела!
Ну, как узнали про всё это ребятишки — сразу зауважали Латку, собачку испанской породы, коротконожку, уши до полу, хвост культяпочкой, сама белая, а по бокам и на глазу — чёрные пятна, как заплатки.
