– Мы навели справки у тех, с кем вы успели пообщаться за всё время пребывания в убежище. Ваше имя Азамат, вам двадцать четыре года. Фамилию и отчество не спрашиваю, в нынешних обстоятельствах они роли не играют. До того, как Ташкент подвергся бомбёжке, вы занимались частным бизнесом, держали несколько мясных лавок. Для чего и откармливали овец, которые сейчас занимают одно из помещений. Это всё, что удалось узнать. Теперь вопрос – для чего понадобилось устраивать переворот, если всё благополучие убежища держится на тех, кого вы с подельниками хотели убить?
– С тем оружием, которое есть в хранилище, мы и сами прекрасно смогли бы ходить на поверхность, ничего сложного в этом нет, разве что идиотские железки выбросили бы. С огнестрелом гораздо важнее быстро двигаться, чем таскать бесполезную броню, которая неспособна защитить. Что и выяснили на шкуре пацана.
– Во-первых, – мне стоило большого труда сдержаться и не броситься на задержанного, так откровенно издевающегося над нами. – Рамиля убили не из огнестрельного оружия, а остро заточенной киркой, от которой, возможно, не защитил бы и бронежилет. Во-вторых, речь сейчас не о том, как лучше ходить на поверхность, а о демарше против порядка в убежище. Причина ясна – захватив оружие, вы могли занять позицию силы, и держать в страхе всех жителей. И на поверхность вы выгоняли бы других, а сами сидели бы в безопасности, жируя за чужой счёт. Теперь о наказании. Мы выяснили, что за всё время, проведённое в убежище, ты ходил по помещениям с крайне занятым видом, при этом не делал ничего полезного, но столовую посещал регулярно. Теперь придётся отрабатывать в дальних помещениях за затвором: расчистка и так далее.
– А не пошли бы вы. Мало того, что овец моих присвоили, так еще и рабом своим хотите сделать? Уже за одно то, что скот в убежище появился, вы на руках меня должны носить. Прав был Рахматулла.
– Понятно. Это твоё последнее слово?
– Да. Чтобы вы сдохли.
– В таком случае, если это твой выбор, идти придётся тебе. Поскольку доверить тебе переноску грузов в группе на поверхности мы не можем, а запереть и кормить – слишком большая роскошь, остаётся только ссылка без права возврата. Кто «За»? Единогласно. Посадите его пока отдельно от остальных.
Неприятно наблюдать как, казалось бы, уверенного в себе, больше того - самоуверенного мужчину охватывает неконтролируемый ужас, мгновенно приведя его в состояние истерики, пробрав до мокрых штанов. Когда Азамата выводили, он извивался в руках бойцов, поджимал ноги и буквально визжал, умоляя простить его, уверяя, что согласен на любое наказание, лишь бы не высылка. Только вот доверия ему не было ни у кого, а рисковать мы не имели права. Только Алина беспомощно оглядывалась, лихорадочно сжимая пальцы сцепленных ладоней, открывала рот, чтобы что-то сказать, возможно, в защиту обречённого, и тут же закрывала. Она побледнела, ей явно было дурно, врачу, который своим решением приговорил человека к заражению распространившимися на поверхности вирусами. Но это было неизбежно. Кузьмин поморщился, глядя на мокрый табурет, и крикнул вслед охранникам:
– Молодые люди. Принесите, пожалуйста, другой стул! – и, уже глядя на закрывшуюся дверь, пробормотал, – А этот следует в моечную потом отправить.
Когда привели второго задержанного, следом за ним в комнату ворвалась воющая пожилая женщина. В сбившемся набок платке, с разорванным воротом платья, растрёпанная, она изо всех сил цеплялась за коренастого смуглого парня и пыталась отталкивать то Мельника, то Ниязова. Завывания периодически меняли тональность, становились прерывистыми, преходящими в стоны, особенно когда она напрягала все свои невеликие силы, чтобы хоть как-то изменить ситуацию. Из коридора в помещение метнулись Арсен с Никитой, и бережно под локти вывели женщину, которая в коридоре вдруг словно лишилась костей и обвисла на руках бойцов, заваливаясь вперёд. Теперь уже не выдержала Алина и кинулась прочь из комнаты, крикнув, чтобы продолжали без неё. Дверь закрылась, отсекая нас от дальнейших событий.