Рядом застыл перепуганный Никита, который на автомате пробормотал:
– Ещё у нас есть скважина.
"Отличная новость, – подумалось мне, – Значит от жажды мы не умрём, и можно не жалеть о тех двух литрах, что остались в чайнике" Я тряхнул нашего техника за плечо и предложил показать мне источник воды. Знакомство с хозяйством должно было для начала отвлечь всех от смятения, царящего в головах, от ужаса, который отражался в лихорадочном румянце и расширившихся зрачках каждого второго из спасшихся, от отчаяния, которому молча предавались остальные. Сразу за санитарной камерой тянулся довольно длинный коридор, в обеих обшарпанных стенах которого были двери с непонятными надписями-аббревиатурами. Никита гордо тряхнул связкой ключей, и начал распахивать перед нами тяжелые створки. По правую руку была дизельная, где стоял генератор электрического тока, следующая дверь вела на склад ГСМ, потом мы попали в фильтровентиляционную камеру.
С противоположной стороны за первой же дверью обнаружилась прачечная, а за второй створкой – душевая, уже не для смывания всякой дряни с костюмов, а просто для личной гигиены. Оба помещения покрыты скучным серым кафелем, холодные и сырые. Еще одна дверь с двумя нолями вела в общественные уборные. Далее мы попали в большой зал, вдоль двух стен которого рядами тянулись двухъярусные пыльные нары, при ширине около двух метров больше напоминающие топчаны. В этой комнате я насчитал двадцать лежанок, по пять в ряд вдоль стен с широким центральным проходом между ними. В конце помещения еще один широкий проём, за ним новый зал и еще двадцать мест для сна.
Затем снова дверь, небольшой коридорчик, из которого мы попали в другой, поперечный. Направо – отрезок в четыре шага и комната со скважиной. Налево – длинный коридор с новой чередой плотно закрытых тяжелых створок. Именно здесь были склады с запчастями, оборудованием, свёрнутыми матрасами, жесткими казёнными подушками и пыльным солдатским бельём. Несколько дальних помещений пустовали, в одном из них уже мерно жевали сено козы с овцами. Затем мы попали на кухню с большими электроплитами, потом в медпункт, а последняя дверь вела к пульту управления. Впрочем, нет. Дальше в торце коридора я увидел еще одну тяжелую створку, без ручек и других отпирающих механизмов. Просто стальное полотно с небольшой матовой пластинкой около правого края. Попасть за неё не представлялось возможным, да и любопытство во мне не проснулось.
Мы вернулись в первый зал, где столпились практически все, кто спасся. Большинство сидели на пока ещё голых деревянных лежанках, буквально плечом к плечу, безвольные, потерявшие всякую надежду. Некоторые из женщин и детей рыдали в голос, кто-то тихо плакал, слышны были приглушённые судорожные всхлипы. Только несколько подростков с интересом разглядывали бомбоубежище, да дети помладше затеяли беготню по коридорам, не понимая всего ужаса случившегося. Для них это было просто приключение. И вдруг в углу первого зала заиграл дутар, причём тот, кто держал его в рках, мастерски владел музыкальным инструментом. Всего лишь несколько струн издавали тягучий мелодичный мотив, в котором угадывались то "Подмосковные вечера", то что-то национальное.
Мелодии, тесно сплетаясь, сменяли друг друга, и все они были добрые, успокаивающие. Люди потянулись в помещение, набиваясь рядами, лишь бы быть ближе к музыке. Стих плач, примолкли дети. Потом одну из довольно известных мелодий подхватила гитара. Я взглянул в ту сторону. Непривычно серьёзный, Рамиль перебирал струны. Взгляд его застыл, устремлённый на группку детей, родителей которых не оказалось с ними рядом, когда случилась катастрофа, и лишь благодаря соседям ребятня оказалась в убежище. Ролевик смотрел на их заплаканные глаза, а по его щеке скатывалась слеза. Видя всё это, я и сам почувствовал тугой комок в горле.
Через час бывший директор предприятия (который, кажется, счел себя начальником и здесь) педантично составил поимённые списки спасшихся, с которыми я, узнав об этом, сразу ознакомился. Когда захлопнулась гермодверь, в убежище успели укрыться семьдесят три человека. Вроде бы немного, исходя из огромной площади подземных помещений, но для жизни было приспособлено всего два зала, где стояли двухэтажные деревянные нары, рассчитанные на сорок человек. Конечно, разместить удалось всех, тем более, что семейные могли спать по два-три человека, ширины лежанок хватало, но было душновато. Причем по большей части от того, что спальные места огородили, навесив брезентовые пологи, благо, что этот материал обнаружился в избытке на складе. Вообще мы были поначалу ошеломлены запасливостью местного завхоза: много запасных частей для всех инженерных систем и коммуникаций, сменные платы и блоки для аппаратуры жизнеобеспечения. Всё это лежало еще с советских времен, забытое за запертой стальной дверью. Как оказалось, обязанности завхоза ещё с начала перестройки в СССР бессменно выполнял всё тот же Рустам-ака.