Ордера об отсылке латышских частей присылались на мое имя и исходили от помощника председателя Чрезвычайной комиссии Александровича. До тех пор, пока в ордерах содержалось требование об отправке небольших частей, никто не обращал на них внимания. Дней за десять до мятежа я получил от Александровича приказ немедленно послать один батальон 1-го полка в Нижний Новгород в распоряжение исполкома. Я выполнил это распоряжение, но вскоре получил от командира батальона сообщение, что исполком в Нижнем весьма удивлен прибытием латышских стрелков, так как советская власть там упрочена и никто не просил присылать латышских стрелков. Аналогичное сообщение я получил от командира посланного таким же образом на юг батальона 2-го полка. Подобные факты вызывали подозрение.
Александрович хотел выслать из Москвы и меня, ибо без моего ведения занес меня в список работников штаба Муравьева. Штаб Муравьева 16 июня должен был выехать на Восточный фронт. Я протестовал, и мне удалось остаться на своем месте в качестве начальника Латышской дивизии.
Как хитро ни действовали эсеры, все же попытка выставить меня из Москвы с помощью столь грубых средств сильно насторожила меня. Разыскав все документы, еще более усилившие мои подозрения, я обратился к комиссарам дивизии Петерсону и Дозитису, которым доверил свои мысли, указав, что высылка латышских стрелков из Москвы производится в политических целях и что впредь ничто подобное недопустимо.
Петерсон немало удивился моему сообщению, но все же учел его. Дня через два он заявил, что подозрения мои обоснованны и что никто из латышских стрелков не будет больше выслан из Москвы.
Позднее оказалось, что мои подозрения возникли как раз вовремя: помощник председателя Чрезвычайной комиссии Александрович, возглавлявший заговор левых эсеров, понемногу высылал латышских стрелков из Москвы, чтобы в момент мятежа у большевиков не было надежных воинских частей.
Что касается времени, то момент был очень удобен для организации мятежа. Свое восстание левые эсеры назначили на вечер под Иванов день, когда латыши, согласно обычаю, устраивали традиционный народный праздник за городом. Латышские стрелки выехали за город, и казармы стояли пустыми…
Командир бригады Дудынь, вернувшись, доложил, что в казармах почти никого нет и собрать полки невозможно.
Таким образом, большевики не были готовы к контрудару – пришлось отказаться от выступления ночью и перенести его на 7 июля.
Мое назначение руководителем операции
Под вечер левые эсеры заняли центральный почтамт и стали рассылать в провинцию свои воззвания, в которых писали, что взяли власть в свои руки и большевики свергнуты.
Резиденция левых эсеров находилась в доме Морозова в Трехсвятительском переулке.
Мы получили сообщение, что расквартированный в Покровских казармах полк московского гарнизона перешел на сторону левых эсеров. В общем, положение наше стало опасным.
Заявление командира бригады Дудыня об отказе руководить операцией еще более ухудшило наше положение. Дудынь отказался взять на себя командование, ссылаясь на то, что не знает, как действовать в центре Москвы. У Подвойского и Муралова своего кандидата не было. Надо было что-то предпринять. Я лично был в очень неловком положении. Я не мог доверить командование латышскими стрелками в уличном бою неумелому человеку, так как потери в этом случае могли быть очень большими.
Как начальник дивизии, в столь критический момент я не мог отказаться от руководства латышскими стрелками, иначе они сочли бы меня трусом и предателем, который оставляет доверенных ему людей на произвол судьбы. Учитывая все это, я заявил Подвойскому и Муралову, что долг заставляет меня взять командование на себя, поскольку сражаться предстоит главным образом полкам вверенной мне дивизии. Я добавил, что не могу допустить, чтобы латышские стрелки были напрасно перебиты в уличном бою и что за успех ручаюсь. Заявление мое отправили в Кремль.
После обсуждения командование было поручено мне.
Разработав требуемый план, я, конечно, мог спокойно стать в стороне и выжидать исхода событий, не возлагая на себя тяжелую ответственность за исход боя, который трудно было предвидеть. Кто знает, что случилось бы, если бы войска были отданы в руки неопытного человека, неспециалиста?..
У меня не было никаких честолюбивых побуждений, когда я взял на себя командование войсками, – просто я понимал, насколько угрожающей является ситуация для большевиков и какая ответственная роль доверяется латышским стрелкам. Моим глубочайшим убеждением было, что закрепить завоевание Великой Октябрьской революции, дать новую жизнь стомиллионному русскому народу, создать для малых народов, входивших в состав старой России, такие исторические условия, в которых они могли бы самостоятельно жить и развиваться, может только партия большевиков. Словом, у меня не было ни малейших сомнений в том, что мой долг – активно поддержать большевиков, которые возлагали главные надежды на латышских стрелков.