Для ликвидации этого прорыва туда послали 6-й Торошинский латышский полк.
По данным Североуральско-Сибирского фронта, на 15 июля в полку насчитывалось 288 штыков, в команде конной разведки было 65 сабель, в саперной команде – 35 штыков, в команде связи – 60 человек. По данным штаба полка, на фронт выехало 426 человек, так как хозяйственная часть осталась в Екатеринбурге.
Задание было сообщено нам утром, и мы немедленно отправились в дорогу. Ехали мы из Екатеринбурга на запад, а затем свернули в сторону, в южном направлении – на Михайловский Завод. Впереди двигался бронепоезд, который фактически представлял собой угольные платформы, блиндированные мешками с песком. На платформах были установлены пулеметы и траншейные орудия. Мы двигались под прикрытием бронепоезда.
У Михайловского Завода наш командир узнал, что впереди никаких частей нет, а железнодорожное полотно разрушено и что вчера на этой линии под откос спущен венгерский эшелон. Венгры были посланы для поддержки нашей боевой группы, которая дралась на железной дороге. Чехословаки спустили эшелон с венграми под откос. По рассказам, здесь происходили ужасные вещи. Местные жители рассказывали, что даже тогда, когда эшелон уже сошел с рельсов, чехословаки все еще продолжали обстреливать его из пулеметов.
Там же мы узнали, что, хотя с нашей стороны железную дорогу и охраняют небольшие русские части, чехословаки пользуются полной свободой передвижения по ней, ограничиваемой единственно тем, что им самим приходится очищать путь от остатков разбитого венгерского эшелона.
Командир нашего полка решил остановиться на следующей за Михайловским Заводам станции – Арасланово. Туда мы попали вечером 15 июля. Кругом был густой уральский лес, а в нем – станционное здание и будка сторожа. Только к югу простирался луг без деревьев, поросший высокой степной травой. Командование считало лес непроходимым.
Командир полка решил использовать луг для обороны и задержать здесь продвижение чехословаков вперед.
Выслали разведчиков, в числе которых был и я. Сначала мы поехали на бронепоезде. Проехав приблизительно 4 км, мы затем около 2 км прошли пешком. Без шума мы продвинулись почти до того места, где был спущен с рельсов венгерский эшелон. В то время, когда наши разведчики приблизились к этому месту, чехословаки расчищали путь для дальнейшего движения. Нас не так уж интересовало, что они делают на полотне, важнее было узнать, какие силы у них здесь сконцентрированы. Поэтому мы не ограничились наблюдением, а бросились в атаку. Выяснилось, что тех, кто расчищал путь, охраняла цепь чехословаков. Когда мы атаковали эту цепь в районе железной дороги, началась перестрелка. Судя по выстрелам, цепь простиралась на 2 км по обе стороны железной дороги. Это свидетельствовало о том, что у чехословаков здесь были большие силы.
Когда мы в следующий раз вышли разведать силы чехословаков, они открыли по нам артиллерийский шрапнельный огонь из бронепоезда. Следовательно, у чехословаков, как и у нас, имелась артиллерия, только у нас отсутствовали заряды (они стреляли из 76-миллиметровых орудий), да у них был не самодельный, а настоящий бронепоезд.
Возвратившись в эшелон, мы узнали предложенный командиром план обороны, по которому полк занял следующую позицию: слева от железной дороги, которая проходила по середине луга, была расположена 1-я рота, на самом железнодорожном полотне – 2-я рота, справа – 4-я и 5-я роты. Самодельный бронепоезд разъезжал по линии. Сам эшелон и штаб полка находились на станции, в 2 км от передовой.
Так мы простояли два дня. На второй день разведчики сообщили, что чехословаки кончили расчищать путь. Из этого командир заключил, что мы должны быть готовы встретить врага. Для того чтобы обезопасить фланги и тыл линии обороны, посылались заставы. Заставы назначались и ночью. В заставу на левом фланге попал также я.
Стоя на посту (а простоять мне пришлось всю ночь, так как командир взвода, активно участвовавший в наших разведывательных операциях, устал и заснул), я услышал в лесу приглушенный шум. Погода была ветреной, лил дождь, поэтому трудно было разобраться в причине шума. Несмотря на эти обстоятельства, шум показался мне подозрительным.
Утром 18 июля, сменившись, я доложил об этом командиру взвода. Тот воспринял мое сообщение как шутку, но когда я, настаивая на своем, высказал подозрение в отношении чехословаков, он ограничился тем, что пообещал доложить о моих подозрениях командиру роты. Следует отметить, что на заре наш караул сменился.