— В транспортном отделе. Ловлю автомобильных воров. Да только…
— Да, да?
— Поймать удается разве что угонщиков, да и тех мы почти всегда отпускаем, потому что практически несовершеннолетним за такие штуки полагается лишь условное наказание. Раньше таких тонкостей не понимали. Если цыган сводил чужую лошадь, это была кража, и его совали в кутузку. А мы стали уж такими гуманными, что прямо тошнит. И еще удивляемся, откуда берутся новые преступники. Словно бы не сами воспитываем их в инкубаторе, подогреваемом мнимой добротой…
Остановить это словоизвержение удалось не сразу. Но не затем же я пришел, чтобы выслушивать давно известные истины. Мне нужны факты, выводы я сделаю и сам, и к тому же — вне сомнения — лучше, чем этот зеленый теоретик криминологии.
Надо полагать, и он думал обо мне не намного лучше, и на мой вопрос ответил агрессивным вопросом:
— Опять ищете материал для эффектной статейки? Ну да, сейчас ведь модно таким путем доказывать свободу критики и дать читателю почувствовать, что все его грешки — мелочь по сравнению с тем, что происходит по соседству. Однако то, что вы сейчас услышите, никто, я вас уверяю, печатать не станет, так что не изводите зря бумагу.
— Ну, а если все же попробовать? — Я начал понимать людей, которых самоуверенный тон Силиня выводил из себя.
— Пока что такие вещи фигурируют только в отчетах министерств внутренних дел и здравоохранения, — усмехнулся лейтенант. — Пожалуйста, мне не жалко, может быть, при случае и подбросите в печать какую–нибудь пригодную информацию.
Он провел меня в дальний угол помещения, где наш разговор никому не мешал, усадил в кресло, обтянутое неприятно–холодным дерматином, и закурил, пряча, словно школьник, сигарету в ладони.
— Когда уйду на пенсию, непременно брошу. А пока это единственное средство, чтобы сохранять нервы в порядке.
— Не поздно ли будет? — снова попытался я уколоть его, обиженный тем, что он не предложил закурить и мне.
Силинь отмахнулся:
— Там увидим. Короче говоря: тривиальный случай — заметьте, я не говорю, что типичный. Нам позвонили со «Скорой»… Нет, лучше с самого начала. Позвонили в «Скорую». Срочный вызов — приступ нестерпимой боли, температура, все, что говорят обычно, чтобы медики не очень копались. Шофер с санитаром покурили в ожидании, потом спохватились, что адрес вроде бы знакомый, и на всякий случай поднялись в квартиру — может быть, придется выручать докторшу. На счастье, дверь оказалась незапертой, а внутри — так и есть! — два типа приставили ей нож к горлу, требуя, чтобы она впрыснула им морфий, омнапон, пантопон. Два мужика и баба. Ну, ребята дали им как следует и сообщили по радиотелефону нам. Когда мы через полчаса прибыли, те еще даже с места не сдвинулись. Так обессилели без своей отравы, что и смыться не могли, лежали на грязных матрацах, пялились в потолок и ждали неизвестно каких чудес, прекращения своих мучений, блаженства, какое дается привычным наркотиком — а может быть, смерти ждали, иди знай… И тут снова сработала наша прославленная человечность, хотя у таких, я полагаю, нет даже права зваться людьми. Надо бы засадить за вооруженное нападение на женщину, а их, вернее всего, отправят лечить за казенный счет. Наш доктор и сейчас еще возится с ними в поте лица — искусственное дыхание, сердечные капли, да кто не знает старика Розенберга? Не успокоится, пока не поднимет их на ноги, а потом сам примется сосать валидол и рассказывать о своей больной жене… Даже думать противно. Лучше уж собак любить, как наш Карлуша, — тут хоть знаешь, с кем имеешь дело… Старик Дарвин, я думаю, ошибся: история человечества началась вовсе не тогда, когда обезьяна поднялась на задние ноги или взяла в руку орудие труда, а в тот день, когда наш достойный предок научился притворяться и изображать Человека с большой буквы.
Сигарета догорела, монолог Силиня закончился, да к тому же эффектным, поднятым до обобщающего уровня выводом. Он швырнул окурок в окно и повернулся ко мне:
— Пришли бы в пятницу вечером или в субботу, вот тогда здесь — ни минуты свободной.
— Тогда бы вас тут не было.
Не решив, как реагировать на эти слова, Силинь предпочел воспринять их как комплимент и скромно оставил без ответа.
— Ну, я, конечно, перегнул, — словно спохватился он. — У вас могло сложиться неверное представление, что в Риге непрерывно происходит что–то неладное. Вызовы через каждые пять минут, как писали бы статистики. Но ведь люди звонят по ноль–два не только, чтобы сообщить о преступлениях. Вот идите послушайте — узнаете, с какими только вопросами не обращаются в милицию: как найти пропавшую собаку, куда сдать в чистку забрызганное грязью пальто и кому послать счет — дворнику или автоинспекции, какие дежурные магазины открыты после десяти, почему по радио не сообщили, как сыграли наши динамовцы — в конце концов, это же милицейская команда!.. Катя, переключи–ка свой аппарат на внешнюю точку!
Как назло, телефон молчал. И лишь когда уже стало казаться, что этим вечером вообще никто не позвонит, загорелась сигнальная лампочка.
— Милиция слушает, — бархатным голосом произнесла до невероятия светловолосая операторша, придвигая блокнот поближе. И через несколько секунд уже резче: — Говорите же! Если звоните из автомата, нажмите кнопку!
— У меня украли машину! — выкрикнули на другом конце провода, и отчаянный призыв, усиленный до двойной громкости, разнесся по всему помещению. — Час назад еще была…
— Кто говорит? — спросила Катя, приглушив динамик до терпимой громкости и включив диктофон.
— Владелец, понятно, и с вашей помощью, надеюсь, не только бывший. — Волнуясь, человек все же попытался выжать из себя весьма сомнительную остроту.
— Имя, фамилия, адрес? — Катя улыбнулась, но голос ее по–прежнему звучал бесстрастно и официально.
— Ах да, простите. Эгил Попик, с вашего разрешения. Работаю в Театре оперы и балета. — Последовала пауза, казалось, потерпевший пытался вспомнить свой адрес.
— Самое глубокое контральто нашего хора, — с уважением прошептал Силинь, не выказавший, однако, никакого волнения по поводу кражи.
— Вы знаете его? — я не мог сдержать удивления. Рига, конечно, не Москва, но и у нас подобные совпадения могут показаться читателю плодом неуемного воображения автора.
— Не он, а Катя. Жаль только, что она по уши влюблена в сегодняшнего ответственного дежурного. Однако бессмертный Саша наверняка проспит и эту возможность.
— Адрес? Где вы живете? — терпеливо допытывалась Катя.
— В Задвинье. Но какое это имеет значение? Машину–то угнали от Театра драмы. Во втором антракте вышел покурить — а ее нет.
— Тогда совсем хорошо, ведь это по соседству! — обрадовалась Катя, словно услышав приятную новость. — Сейчас подъедем. А вы пока прогуляйтесь там, посмотрите — не брошена ли машина за ближайшим углом. Или бывает, что мальчишки покатаются и к концу спектакля поставят назад.
— Да что вы меня утешаете, как маленького! — рассердился потерпевший. — Запишите лучше номер машины и ее приметы! — Тут голос его снова сделался жалобным. — Бога ради, сделайте что–нибудь, объявите тревогу, составьте протокол!
— Акт вы составите вместе с нашим работником, — холодно прервала его оператор. — Диктуйте! — И, тяжело вздохнув, стала записывать:
«Темно–синий ВАЗ–2106, номерной знак 35–40 ЛТУ, на заднем стекле нанесена светящаяся надпись «Милый, не спеши» и установлен дополнительный стоп–сигнал в виде глаз филина, на крыше — металлический решетчатый багажник. В баке — литра четыре–пять, не более, собирался заправиться после театра».
— Спасибо. Ждите наших работников. Сообщение приняла старший сержант Голубович. — Катя дала отбой и нерешительно обратилась к Силиню:
— Слушай, Сила, ты мог бы потихоньку начать, это ведь по твоей линии. А ответственному я доложу сама.
— Будет исполнено! — картинно щелкнул каблуками инспектор и начал действовать.
Было ясно, что это стандартные ходы. Прежде всего он связался по радио с патрульными машинами, затем позвонил в дежурную часть автоинспекции, попросил оповестить и контрольные пункты «Латавтотэка», а в заключение переговорил со штабом добровольной дружины. И в этом разговоре он тоже в первую очередь попросил обратить внимание на дурацкую надпись на заднем стекле.