— Ну, а если серьезно?
Кончик сигареты Силиня дважды ярко вспыхнул. Это могло означать, что он интенсивно размышляет.
— Прошел час. Пока свяжемся с центром и оцепим район, пройдет самое малое еще столько же. За это время до Риги можно и пешком дойти. Собака, на беду, молодая, неопытная. Будет чихать и сторониться запаха эфира, но след не возьмет. Сами мы с нашими фонариками в этой тьме Ничего не отыщем. Так что лучше всего обождать, пока она не придет в сознание, и только тогда действовать.
Подошел врач. Без пиджака, подстеленного им под Гулбис, доктор походил на ремесленника, закончившего дневную норму. Это впечатление подкреплялось и его довольным тоном:
— Ее не били, не душили и не насиловали. Только раздели и бросили. Через полчасика очнется. На всякий случай я впрыснул ей сердечный коктейль и лобелин для стимуляции дыхания. Как только окажемся в тепле, посмотрим пообстоятельнее.
— Может быть преступника вспугнули? — предположил Силинь.
— Разобраться в этом — ваше дело, — пожал плечами Розенберг.
Приближались торопливые шаги. Правой рукой Лапинь прижимал к боку свернутые брезентовые носилки, в левой держал небольшой предмет.
— Смотри, начальник! — сказал он, переводя дыхание. — Это Мухтар унюхал в кустах. Молодец! Скажешь, нет?
То был женский кошелек, какие в Тбилиси продают в киосках по шесть рублей за штуку. Из искусственной кожи, с фотографией кинозвезды под целлофаном. На сей раз на нас взирало цветное изображение Гунара Цилинского. В отделении для бумажных денег находилось шестьдесят семь рублей, железнодорожный сезонный билет и служебное удостоверение звукооператора Гулбис.
— Молодчина! — похвалил Силинь, имея в виду скорее всего не собаку, а Лигиту. — Заметила преследователя и постаралась сберечь хотя бы деньги.
— Не лучше ли все же добровольно отдать бандитам кошелек? — усомнился Стипран.
— Попробуйте сделать это, когда вас усыпляют без предупреждения… Ну, за дело, товарищи. Гулбис надо отвезти домой и еще до рассвета вернуться, иначе люди пойдут на поезд и затопчут все следы. Куда девался Андж?
— Едет!
Действительно, в промежутках между деревьями, стоявшими, словно живая изгородь, засветились желтые галогенные глаза микроавтобуса. Скрылись, снова возникли, затем фары высветили четкую дорожку просеки, ведшей к шоссе. И внезапно сноп света наткнулся на что–то большое, черневшее в паре десятков шагов от нас.
Это был брошенный среди леса автомобиль. «Жигули–супер–люкс» чернильного цвета. С багажником на крыше. И на заднем стекле его виднелась зеленовато поблескивавшая надпись: «Милый, не спеши!»
II
Ночное дежурство закончилось. Пока в кабинете начальника оформляли документы по приемке–сдаче, я сидел в залитой утренним светом операторской и пил кофе, принесенный из дому новой сменой. Позже они пополнят свои запасы в вокзальном буфете, недобрыми словами поминая сантехников, которые до сих пор не могут найти трещины в столетнем лабиринте водопроводных и канализационных труб. Здание Управления милиции одновременно ремонтировали и снаружи, и сквозь заляпанные окна местами пробивались острые солнечные лучи, безжалостно показывая разницу между обликом «моих» и «чужих» девушек. Только что пришедшие на смену источали жизнерадостность и энергию, сменявшиеся пытались с помощью губной помады и прочей косметики замаскировать следы бессонной ночи: бледные, пересохшие губы, круги усталости под глазами, морщины от бессонницы, разрушавшие уже наложенный слой пудры. Козлов прав: есть области, в которых женщины не должны работать, как бы ни влекло их туда сознание ответственности или магнит романтики. Даже я, проведя здесь лишь двенадцать часов, чувствовал себя разбитым и только и мечтал поскорее попасть в постель; им же еще предстояло выстоять очередь в магазинах, завернуть на рынок, накормить мужей завтраком, проводить детей в школу и прибрать в квартире.
Сон одолевал меня, и все же домой я не пошел. Хотелось дождаться Козлова и Силиня и узнать, что они собираются предпринять теперь. Вторая половина ночи почти не продвинула расследование. Придя в себя, Лигита Гулбис долго не могла сообразить, как она очутилась в своей постели. Розенберг даже посоветовал оставить ее в уверенности, что все происшедшее было лишь дурным сном. Лишь понемногу в ее сознании обрисовались очертания страшного приключения, но и они были крайне туманными. Среди леса ей показалось, что она слышит за спиной шаги. Она оглянулась, даже окликнула, но безрезультатно. Тогда она попыталась убедить себя в том, что слышит отзвук собственных шагов, но все же пустилась бежать и сбилась с дороги. Когда она остановилась, чтобы сориентироваться, то ясно услыхала звук шагов и сопение. Она хотела спрятаться, но преследователь был уже совсем рядом. Она успела лишь забросить в кусты кошелек: жаль было двухнедельной зарплаты. Затем выбежала на открытое место, где казалось все же надежнее, чем среди деревьев. И там он внезапно вырос перед нею. Лигита не успела ни закричать, ни даже испугаться по–настоящему, почувствовала только, что чужая рука закрыла ей рот и нос чем–то мягким и удушливым. Потом ее словно бы поднимали, несли, она ощущала то озноб, то жар, словно от топящейся печи… Ничего больше в своей памяти Лигита Гулбис воскресить не могла.
— Как он выглядел? Узнали бы вы нападавшего? — спрашивал Силинь. — Может быть, хоть по голосу?
— Он все время молчал. И потом, эта темнота вокруг… Было очень страшно.
— На вас напал один или их было несколько?
— Не знаю, ничего не знаю, — шептала Лигита. — У меня нет больше сил.
Голова ее упала на подушку, глаза закрылись — она уснула.
— Не волнуйтесь, — успокоил ее мужа Розенберг. — Я впрыснул ей еще и снотворное. А мальчик ваш завтра будет здоров, как огурчик. Легкие чистые, разве что небольшая краснота в горле. Продуло, наверное, много ли такому надо. А вообще парнишка бойкий, в отца. — Доктор попытался похлопать Гулбиса по плечу, но выше лопатки дотянуться не смог. — Будет баскетболистом.
Осмотр места происшествия задал еще несколько загадок. В ожидании трассологической экспертизы Ратынь и Силинь осмотрели место невооруженным глазом. В окрестностях удалось заметить следы лишь двух машин: милицейского микроавтобуса и угнанных «жигулей». Рисунок шин глубоко впечатался во влажный песок и, покрытый утренней росой, блестел, как только что обожженная керамика. Следовательно, отпадала самая достоверная из выдвинутых Силинем гипотез — что Лигита Гулбис нечаянно наткнулась на третьего соучастника угона, ожидавшего в условленном месте со своей машиной, и тот, так сказать, для препровождения времени решил ограбить, а может быть и изнасиловать женщину. При дневном свете версия эта растаяла, как иней на заре. Возникла целая вереница неопровержимых возражений. Почему он пришел пешком и так же удрал? Почему испугался членов своей же шайки?
Частичный ответ возник после осмотра машины. Обе ее фары оказались разбитыми. Было бы слишком опрометчивым пытаться выехать из леса без света.
— Что–то у меня не контачит, — Ратынь первой заметила странное несовпадение. — Как можно разбить фары, не повредив крылья или хромированные ободки?
— Могло отскочившим камнем, — осторожно предположил Силинь, но тут же спохватился: — Обе? Нет, это скорей с умыслом.
— Кто же?
— Человек, не желавший, чтобы его узнали, погнались…
— Иными словами, чужой?
— По–моему, логично.
— И все же — нет! — категорически заявила Ратынь. — Меня всегда настораживают такие удобные варианты с неизвестным злоумышленником, который появляется и исчезает, когда мы не в состоянии доказать виновность задержанных. По–моему, угонщики приехали первыми, поджидали согласно уговору другую машину, затем, услышав чье–то приближение, спрятались в кустах. А когда увидели, что это одинокая женщина — напали на нее…
— Иными словами — вытащили из кармана флакон с эфиром, который на всякий случай постоянно возят с собой, затем один раздел ее, другой тем временем расколотил фары, потом они подхватили ее вещички, оставив взамен машину, и пустились наутек. Так, по–твоему? Нет, душа моя, так можно импровизировать без конца. Без Валдиса Ребане нам в этом не разобраться.