– А та история с машиной? Тебе следовало бы знать, с кем Наурис дружит. Винарт жил не за тридевять земель, а здесь же, по соседству, и ты должна была поинтересоваться, что это за тип! При моей–то нагрузке на работе я еще должен быть нянькой совершеннолетнего сына? Если уж ты, из–за причесок да маникюров, упустила то время, когда надо было заниматься воспитанием сына, то займись этим хоть теперь! Это твой долг!
– Не проскочи поворот!
– Не учи меня ездить!
«Волга» свернула с главной дороги на грязную улочку. Здесь от весеннего солнца раскис лишь верхний слой земли, и теперь она превратилась в жидкую грязь. Машина закачалась на ухабах, как буксирчик на больших, бьющих в борт, волнах…
– Не будем ссориться, Виктор… Лишь бы все обошлось…
– Хорошо еще, что она осталась жива.
– Сумасшедший, о чем ты говоришь! Наурис никогда…
– Ты думаешь о том же, о чем и я, только не хочешь в этом признаться. Даже самой себе! Конечно, я сделаю все, что в моих силах. Пусть мне покажут отца, который на моем месте поступил бы иначе! Я имею не только право спасти своего ребенка – это мой долг! Я и спасу его, даже если весь мир станет швырять в меня камнями!
Спулга погладила его руку, лежащую на руле.
Милицейские машины уже уехали, оставив на глинистой земле только отпечатки протекторов.
Вдоль забора к оврагу протянулась утоптанная тропка, которой раньше здесь не было.
Как бы ведя к месту, где была изнасилована девушка.
«Наурис наверняка звал ее в дом, но девушка отказалась…» Спулгу зазнобило. «Тогда он попробовал затащить ее силком, но она вырвалась и побежала через засохшую крапиву, репейник и увитые хмелем кусты орешника, надеясь, что он не захочет оцарапаться, но он, возбужденный, побежал за ней, догнал и…»
– Пойдем посмотрим? – Спулга кивнула в сторону оврага.
– Мы там ничего не потеряли, – жестко ответил Виктор, отпирая ворота. – Я буду сидеть у телефона и ждать звонка Эдуарда Агафоновича, а ты сходи к соседям. Сначала надо разобраться, что и как произошло, только тогда мы сможем избрать верный способ защиты. И быстро: времени мало, сейчас дорога каждая минута. Главное – не строй из себя несчастную мать. Это сделал не наш сын! Запомни!
Соседи не могли рассказать ничего существенного. Сказали только, что под утро со стороны овражка они слышали крики о помощи, а сосед даже набрался храбрости и вышел во двор, но к тому времени крики уже прекратились, и он решил в милицию не звонить.
«Поди знай, кто и о чем кричал там во тьме, наживешь еще неприятностей, если милиция явится и ничего не обнаружит – скажут, ввел в заблуждение. Мальчишки–подростки тоже имеют привычку орать всякие глупости, думая, что хорошо шутят. А вдруг… на другой стороне овражка кто–то лупит свою жену или дочь, только что явившуюся домой, и та орет во всю глотку, чтобы ей попало меньше, чем заслужила. Ночью сейчас еще подмораживает, поэтому по утрам слышно далеко, вот и узнай, где этот крикун находится – может, здесь же, а может, за десять верст. Недавно отсюда я слышал, как перекликались петухи – в Лиелциемсе ведь никто кур не держит, – значит, это петухи с птицефермы, которая возле межи Трех Господ – вы же не местные и не знаете, – даже по прямой отсюда будет километра четыре, не меньше.
Милиция приехала вместе со «скорой помощью». Непонятно, кто им мог сообщить. Может, кто–нибудь, выпускал собаку побегать, ну кто бы еще полез в этот заросший овраг? Чего там искать! Девушку несли наверх на носилках и как только «скорая» отъехала, появилась еще одна машина – милицейская. Большая. Несчастная девушка – вы не местные, наверно, не знаете, – из здешних. Если ехать по этой же дороге дальше, на Кубрены, то чуть в стороне, справа, среди больших деревьев стоит дом. В прошлом году ремонтировали крышу, местами подлатали новой дранкой, теперь пестрота – просто ужас! Они жили вдвоем с матерью, отец, пьяный, ехал на тракторе, перевернулся, и его раздавило. Но это было уже давно, девчонка, наверно, тогда еще и в школу не ходила. Да, видно, что та самая девушка – мать выла и причитала, и «скорая помощь» забрала ее с собой. Чужого человека не взяли бы – не так ли?»
– Почему они решили звонить нам? – Виктор слушал рассказ Спулги, и мускулы на его лице нервно дергались. Он вытряхнул из небольшого пузырька на ладонь несколько таблеток, высыпал их в рот и проглотил, не запивая. Вытряхнул еще и протянул Спулге.
– Что это за таблетки?
– Успокоительные, очень нейтральные.
Спулга взяла таблетки и ушла на кухню. Виктор прислушался – из крана полилась вода.
Он знал эту девушку, видел несколько раз. Приятель Науриса Илгонис катал ее на гоночном мотоцикле, посадив перед собой на длинное сплошное сиденье, на таком можно сидеть вдвоем, а при желании можно устроиться даже втроем. Виктор вспомнил, как Илгонис рассказывал, что они познакомились на каких–то мотогонках. Илгонис даже знал, где она работает в Риге, но во второй половине лета роман по неизвестной причине оборвался. «Твою малолетнюю преступницу я встретил с настоящим колхозником. Издали видно – передовик! Сам немного похож на трактор», – однажды сказал Наурис Илгонису. В тоне слышалась откровенно–злобная насмешка, но тогда Виктор не придал этому значения. Илгонис ответил с легкостью закоренелого донжуана, весьма характерной для шестнадцатилетних: «Пройденный этап», или что–то в подобном духе.
– Звонили потому, что все произошло возле нашего дома, – возвратившись в комнату, сказала Спулга. – Они подумали, может, дому причинен какой–нибудь ущерб.
– Ну это они могли проверить, просто заглянув через забор.
– Вчера днем они видели во дворе Науриса.
– Милиция об этом знает?
– Их пока никто ни о чем не расспрашивал. Науриса видели с компанией, были тут и девушки, но была ли среди них эта, они не знают. Наверху в комнате Науриса все перевернуто вверх дном. – Спулга всхлипнула.
– Замолчи! – прикрикнул на нее Наркевич. – Сколько они просят?
– Ничего они не просят, кажется, очень порядочные люди. Они просто хотят выполнить свой соседский долг – ведь нам все равно тут жить рядом.
– Значит, будут молчать?
– Так они дали понять. Мол, и молодежи хочется иногда развлечься. Наурис, наверно, часто сюда наезжал.
– Завтра ключ от дома я заберу, и без моего ведома его не посмеет взять никто! Сегодня утром Наурис явился в котором часу?
– Наверно… около шести или семи, я не знаю! Когда ты проснулся, его уже не было – ушел на лекции.
– Прекрати!
«Не говори мне, что ты ничего не видишь. Ты просто не хочешь ничего видеть – вот это правда!»
Зазвонил телефон, и Виктор схватил трубку. Узнал голос Эдуарда Агафоновича.
– Девушку увезли в районную больницу и пока милицию к ней не допускают.
– Настолько серьезно?
– Он душил. Предполагают, что он считал ее удушенной, когда бросил.
На верхнем этаже раздался сдавленный крик ужаса: Спулга слушала разговор по другому аппарату. Виктор и не заметил, как она вышла из комнаты.
– Лицо у него якобы было обмотано шарфом, но девушка говорит, что все равно узнала его. Так рассказывает персонал больницы.
– Как можно в темноте узнать человека, да еще с завязанным лицом?
– В том–то и дело, что можно! Однако адвокату это дает возможность зацепиться, если мы решим все отрицать. Только вряд ли на сей раз это лучший выход из положения.
– Агафонович, я навек твой должник.
– Мне намекнули, что его надо поместить в психбольницу…
– Значит… А институт?
– Ты, наверно, еще не сознаешь, что случилось! Изнасилование несовершеннолетней и попытка убийства. Хорошо, если в этой ситуации удастся хоть жизнь спасти. На прощанье он, балбес, сорвал с девушки золотой медальончик на цепочке.
– У них здесь была вечеринка… Может…
– Нет, девчонка приехала первым утренним поездом, шла со станции, он напал из–за угла. Но она говорит, что узнала его. Еще вот что плохо. Примерно через час Науриса видели на станции в Лиелциемсе, он был очень взволнован, собирался ехать в Ригу. Первое и самое главное – найти медальон. Через верных людей отправить следователю. Пусть скажет, что нашли его где–нибудь на дороге дня два назад.