Вдоволь отдохнув, я без труда преодолел расстояние до центральной клумбы, куда упирался средний зуб асфальтовой вилки.
Тут то я и обнаружил настоящую рябину среди огромных папоротников, лопухов и неопознаваемых в темноте деревьев, предположительно осин. Заросли разместились по группам достаточно просторно, и я не рисковал налететь на чей либо недоброжелательный шип. Видимых признаков врага не наблюдалось. В душу тоже никто не лез. Добравшись до угла, я залег, как партизан, в мучительных раздумьях.
Сказав, что до моего подъезда рукой подать, я покривил бы душой. И все же я приблизился к нему на максимально возможное расстояние. Дальше простиралось открытое пространство с редкими худосочными деревцами, а передо мной во всей красе развернулось крыльцо четвертого, как я его называл "королевского" подъезда. Его отличие от других состояло в том, что рядом с обычной входной дверью находилась наглухо заколоченная дверь пожарного выхода поликлиники, расположенной на первом этаже. А это значило, что узенькая полоска асфальта увеличивалась почти вдвое, и на отведенном участке можно расчерчивать классики, никому не мешая, и даже играть в футбол.
И вот за этим асфальтом чернел травами, кустами и деревьями кусочек зелени, затенявший окна подъезда No3. Решительно махнув рукой, я выскочил на всеобщее обозрение и бросился к этому укрытию, но сразу же развернулся. Из зарослей между четвертым и пятым подъездами ко мне потек черный туман. Пространство передо мной превратилось в огромную сцену, заполненную клубами дымящегося газа, словно сейчас должна выйти Алла Борисовна и спеть свой незабвенный шедевр про айсберг. Только вот черный цвет...
Не дожидаясь пока вражеское войско доберется до моих ног, я проскочил по бортику клумбы, изящно обогнул шиповник, продрался сквозь кусты напротив восьмого подъезда, пропоров об жесткий обломок ладонь, чуть не врезался в сложную конструкцию, предназначенную для выбивания ковров, и начал широкомасштабное отступление. Скорость нарастала с каждой секундой, а мой бег закончился только в дальнем углу двора среди скопища тополиных стволов. Черная погоня растворилась в ночи и безнадежно отстала, вероятно, сбившись с курса. Я растерял все свои достижения и стоял теперь гораздо дальше от цели, чем в начале черного часа. Неудача. Самая откровенная и потрясающая неудача.
Раненая ладонь неприятно покалывала. Толчки боли усилились и подбирались к локтю. В оба глаза залетели довольно крупные соринки. Заныли уставшие ноги.
Проснулась тупая боль в голове. Засвербило сердце и печень. Боль растекалась по телу. Сверлящее зудение возникло во вех без исключения зубах. Но понадобились ужасающие колики в почках, согнувшие меня, как столетнего старика, прежде чем я догадался, что снова попал в засаду. Мрачная темная глыба с горящими точками глаз обнаружилась сразу возле меня, когда глаза от боли полезли на лоб. Рост ее вряд ли превышал мой, но теперь, когда я не мог выпрямиться, она снисходительно посматривала на меня сверху вниз.
Более пристально рассматривать противника я был не в состоянии. Глаза слезились и никак не освобождались от инородных предметов. А пальцами хотелось залезть в рот и к черту выдернуть зубы, пригодные теперь только для того, чтобы стать источниками изнуряющей боли. Но самые непереносимые страдания доставляли почки. Я сполз на землю и принялся кататься по острым камням в надежде хоть как-то отвлечься от непередаваемой словами боли. Теперь я готов был заплатить любую цену и пожертвовать чем угодно, лишь бы только прекратились эти адские мучения. Темное пятно маячило где-то сверху, ускользая от моих невидящих глаз. Обезболивающего! Где обезболивающее? Обезболивающего, самого мощного, сюда и немедленно. Да вызовет, черт возьми, хоть кто-нибудь скорую помощь?
Секунда за секундой я начал пересиливать себя, стараясь думать о Лауре, о талисмане, о скором начале учебного года, о растущих ценах, о погоде, о все тех же видах на урожай, об американском президенте, о культе личности, об Альпах, о солнечной активности, об антиматерии, о матрицах и определителях, о курсе доллара, о Франции, о призах "Поля Чудес", о несостоявшейся поездке в Прибалтику, о Джейн Фонде, об олимпийских играх в Барселоне, о группе "Пинк Флойд", об испорченной клавише "си" первой октавы на старом школьном пианино, подаренном шефами к тридцатилетию школы, об... Нет! Я не мог забыться! Я не мог думать ни о чем! Черепушка совершенно не варила. И теперь я боялся только одного. Того, что все это будет продолжаться вечно, и никто никогда не вызволит меня из пронизывающих огненных волн.
Черная громада нависла надо мной и обрушилась. Я утонул, растворился в мягкой мгле, сотрясаясь от ужасающих приступов, а потом вдруг разглядел далекую мерцающую звезду. Чернота схлынула и растеклась мелкими струйками. Внутри сработала невидимая пружина, подбросившая меня и вытолкнувшая к стене пятиэтажки. Ноги самостоятельно вынесли мое ничего не соображающее тело за пределы двора. И вот тогда я понял, что боль отступила.
Ничего не болело! Вы даже представить себе не можете, какой подъем блаженного счастья охватил мое измученное сознание. Такое я испытывал разве что в совместном полете с королевой. Остались правда еще отголоски в правой почке, да пара-тройка зубов никак не желала окончательно успокоиться. Но это были пустяки по сравнению с мировой революцией. Словно Кавказский хребет свалился с плеч. Словно я вышел на свободу после двадцати лет заточения. Словно...
Впрочем, зачем тратить лишние слова, когда я был цел, невредим и по-прежнему здоров.
Что уничтожило врага? Кто бы объяснил! Возможно, импульсы, излучаемые моими нервными окончаниями, вошли в резонанс с волновой энергией призрака, что в свою очередь привело к преждевременному распаду... Нет, в эту минуту я меньше, чем когда-либо желал вычерчивать на доске диаграммы и формулы. Главное, я еще жив, хотя тщательно продуманная кампания завершилась безрезультатно.
Дислокация военного лагеря моей непобедимой и легендарной армии располагалась на территории чужого двора. Сама армия, состоящая из одного человека (лично меня), успешно продвигалась по нейтральным землям, не неся никаких потерь. В голове протекало заседание Генштаба, разрабатывающего план нового наступления.