По которой сейчас прибыл гонец.
— Колоду карт, Эйвишь, да побыстрее!
— Будет исполнено, королева, — стручок согнулся пополам, превратился в облачко тумана и исчез. Лаура тем временем очертила круг в воздухе. Перед ней возникла гладкая белая пластина, словно круглый столик на невидимой ножке.
Эйвишь не заставил себя долго ждать. Мигом обернувшись в мир призраков, он уже стоял здесь и поддерживал тоненькими ручками колоду карт. Лаура осторожно взяла у него принесенный заказ, и Эйвишь моментально исчез, не оставив после себя ни единого следа.
Карты представляли собой плотные прямоугольники с острыми, а не закругленными концами. Размер она имели в полтора раза больше игральных, что не удивительно, ибо это были особые карты с непонятными картинками. Они пришли из других миров и переходили из поколения в поколение. Почти все позабыли их смысл. И лишь такие древние призраки, как Желвин, умели с ними правильно обращаться.
Желвин принял карты из рук Лауры и долго держал их щупальцами, словно вспоминая что-то. Наконец, он торжественным голосом обратился к своей повелительнице:
— Мысленно сформулируй свое желание, королева!
Лаура заметалась. Как можно выразить сухой единственной фразой все то, что происходило сейчас перед ее взором. Что будет, если в душе призрака вспыхнет… звезда? Нет, не звезда, а… здесь требовалось какое-то новое слово, название чувства, полностью охватившего Лауру. Она жалобно уставилась на Желвина, словно требуя помощи. Как же обозначить чувство, путь которого должны сейчас предсказать волшебные карты.
— Это чувство называется «любовь», — печально усмехнулся Желвин, прочтя вопрос в глазах королевы, устремленных на него.
— Значит, все же любовь, — Лаура мечтательно вздохнула.
— И в этом нет ничего хоршего, — горькие складки легли на лицо первого министра. — Жаль, что ты не в силах это понять, королева.
— Начинай, — приказала Лаура, прерывая дальнейшие нравоучения.
Любовь? Вот смешное слово! А почему именно любовь? Вопрос уже был готов сорваться из уст Лауры, но она остановила его. Желвин сосредоточенно перемешивал карты, перекручивая часть из них через определенные промежутки времени.
Семь карт легли на белую поверхность стола. Расколотая гексаграмма — два треугольника (небесный и земной) и карта между ними. Пристально посмотрев на карты, Желвин начал открывать их одну за другой, объясняя попутно смысл красочного рисунка на черном фоне.
Первым открылся верхний ряд, несущий неизвестное духовное влияние. Слева была перевернутая смерть, означающая стагнацию, застой во всех делах. Справа появилась звезда, также лежащая «вверх ногами». Лучи ее освещали разбитые свидания и бесплодные усилия.
Затем был открыт нижний угол небесного треугольника, дающий духовный совет.
Отшельник был изображен там — предостережение или духовный успех.
Открылась карта левого угла земного треугольника, объясняющая подсознательное желание. Луна на черном небе высвечивала обман и спрятавшихся врагов.
На представлявшем желание Лауры правом углу земного треугольника оказался висельник, ноги которого уходили в небо. Переведенный на язык людей смысл этой карты гласил: «Личные желания выше общественных».
Шестая карта — вершина земного треугольника — давала практический совет.
Перевернутый иерофант — слабость и недооценка противника.
Все складывалось для Лауры хуже некуда! Как будто темно-синее пламя неудач вспыхнуло перед королевой. Оставалась еще одна карта — окончательный исход того, что беспокоило королеву в данный момент. Призраки не умеют плакать. Лишь поэтому Лаура с надеждой смотрела на последнюю карту.
Щупальце Желвина бесстрастно перевернуло ее. На голубом-голубом небе светил солнечный круг. Правильный, не перевернутый! Этот рисунок имел только один смысл — счастье и удовлетворение.
Глаза Лауры вспыхнули радостью. Но суровый голос Желвина оборвал готовые выплеснуться эмоции королевы.
— Солнце, — пророкотал он. — Солнце — символ счастья, но оно же — смерть для нас, призраков. Бойся солнца, королева. Мы никогда не сможем вынести его, а те, кто уцелеют от его смертоносных лучей, вольются в ряды презренных черных призраков, в армию черного короля, который правит мраком глубин. Оставайся во тьме, королева, не выведи нас к солнцу.
— Не бойся, Желвин, — прервала его королева. — Я ценю свой народ и никогда не толкну его на путь гибели.
— Тогда оставь этот мир, королева. Пусть наш прорыв и теперь закончится неудачей. Существует огромное множество других открытых миров. Мы сотворим новое кольцо, а ты будешь самой великой из королев над Большой Тьмой и ее жителями.
Лаура молча кивнула. Все-таки этот мир был чужим для нее. Здесь она уже чуть не утратила свою сущность. Королева гордо расправила плечи и ринулась сквозь пространства и измерения обратно в свой мир. Она не оглядывалась. Уж очень не хотелось смотреть, как дорога за ее спиной медленно теряет платиновый блеск, становясь кровавой, покрывается трещинами и рассыпается на миллиарды крошечных, невидимых осколков.
Глава шестая
Вдали от густонаселенных мест
Много разных на свете песен,
Но хороших не так уж много.
Я лежал на земле, запрокинув голову в небо. Закат только что отгорел.
Приближалась ночь. Небо постепенно меняло свою окраску с бирюзового на глубокий синий цвет. Вспыхивали точки первых звезд. Высоко вверху тихонько покачивались на ветру темные верхушки елей. Бок покалывала то ли шишка, то ли веточка. А я все смотрел и смотрел вверх, так как, собственно говоря, делать было нечего.
Немного пониже моего местоположения трещал костер и раздавались невнятные голоса. Там жарились шашлыки и допивалась первая партия из многочисленной армады бутылок, заготовленных на сегодняшнюю ночь. Где-то на вершине холма, за могучей порослью деревьев затерялся небольшой домишко. Конец июня. Наша группа отмечала окончание четвертого курса на турбазе «Сухой Дол».
В этот момент мне было на удивление хорошо и спокойно. Не хотелось никуда идти. Было лень даже пошевелить рукой или ногой, словно домашнему коту пенсионного возраста. Я находился у самого подножия лесистого холма, круто взмывавшего из-под моей спины.
Выпитая водка приятно туманила сознание. Перед глазами все покачивалось, как будто я лежал не на твердой земле, а на палубе мощного лайнера, совершающего круиз по Средиземному морю. Далекие электрические огоньки расплывались из точек в маленькие короны лучей, вращающиеся из стороны в сторону. И это было ощущение не из последних. Я тупо воткнул свой взор в небеса и уже не вспоминал ни о своем одиночестве, ни об отсутствии пары в отличие от большинства тех, кто сейчас сновал внизу у костра, ни о возможности хоть как-то изменить свое удручающее положение. Проблемы остались, но сейчас они отошли на второй план и стали уж слишком незначительными, чтобы заострять на них внимание.
Посмотри в глаза, я хочу сказать, Я забуду тебя, я не буду рыдать, Я хочу узнать, на кого ты меня променял. Но больше не звони и меня не зови, Я забуду про все, что ты говорил, Я верну тебе все, что ты подарил.
Губы мои расплылись в улыбке. В таком состоянии мне нравились исключительно все песни, вылетавшие из хриплого динамика магнитофона. Меня не интересовало, что завтра моя голова будет трещать на все сто, а уж выворачивать наизнанку будет через каждые пять минут, что мне до завтра. Я поймал свой кусочек счастья. Пусть он такой маленький, крохотный, зато мой целиком, а большего мне, к сожалению, не достать.
В голове бурлило веселье, и даже боль одиночества в груди становилась сладостной. Теперь можно начинать плакаться любому, кто подвернется в ближайшем радиусе, а если достойного кандидата не представится, то и самому себе. Уж лучше самого себя никто не поймет тебя — несчастного и одинокого. Я уже набрал нужную кондицию, чтобы не испортить при грустных излияниях настроения праздника.