Для этого, наверное, люди и напиваются. Что же еще делать, если тебе не удалось ухватить звезду с неба? Если ты хочешь сделать прекрасный и необычный праздник, и не можешь! Если видишь, что мир ярок и удивителен, и нет рядом человека, которому ты захочешь его показать, и нет ни единого шанса отыскать этого человека. Ведь любой из нас по-своему видит звездное небо, палитру заката, блики солнца в лучах после дождя, искрящийся снег, зеленое море листвы. Но каждый сам за себя, сам в себе. Гордость нараспашку, чувства на замок. Счастье еще, что находятся такие двое, что могут вдруг почувствовать цель, смысл и красоту жизни одновременно. Я же не видел цели, не знал смысла, да и красота ускользала. Как сказал кто-то из классиков: «Если мир не с кем разделить, он бесполезен».
Фотография, девять на двенадцать, С наивной подписью на память. Фотография, где мог ты улыбаться, Хотя улыбкой вряд ли что исправить.
Голова моя закачалась в такт музыке, а умные мысли постепенно улетучивались.
Мне снова было хорошо, вот только комары упорно не понимали всю важность текущего момента и лезли общаться со мной целыми тучами. Хотелось закрыться с головой, надышать теплого воздуха и согреться, но одновременно я не собирался расставаться с глубоким ночным небом звездного лета. Находясь в таком промежуточном состоянии, я неожиданно обрел все те мысли, которые, казалось, безвозвратно ушли в темноту. Мне вдруг до ужаса ясно представилось, что рядом со мной, также глядя на переливающиеся звезды, лежит девушка. Такая девушка!
Нет, не Маша и не Лина. На много-много уровней лучше всех, кого я когда-нибудь мог увидеть. Я не сумел разобрать в темноте ни очертаний ее фигуры, ни цвет ее глаз, ни брюнетка она или блондинка. Но это не имело никакого значения.
Главное, я знал, что она необычайна красива, и ей тоже хорошо лежать здесь, неподалеку от меня.
От переизбытка чувств я глубоко вздохнул. В правый бок тут же впилось то неизвестное, что досаждало мне в течение последнего часа. Я дернулся, вытащив из-под себя острый обломок корня, забросил его подальше и снова устроился в прежнем положении. Но поздно! Мои несбыточные мечты исчезли.
Вот именно, что несбыточные! Несбыточными они были, есть и останутся точно такими же и в светлом или там еще каком будущем. У меня никогда не хранилось фотографий девять на двенадцать ни с подписями, ни без них. Мне нечего было исправлять. А снизу ко мне уже поднималась другая песня:
Как все выглядело просто. Танцуйте и любите! Танцевать я умел, а любить… Как же я хотел любить, но… Почему у других жизнь идет: раз, раз, раз и все! А у меня: хрен, да хрен, да ничего. Сплошные обломы. Кажется, уже начал привыкать, но нет. Новый взлет чувств, новый провал, новый упадок сил. Я уж не мечтал совершить нечто грандиозное, что увековечило бы меня в памяти многих поколений. Что говорить о великом, когда даже простое счастье стало для меня недостижимой мечтой.
А, ерунда! Я мысленно махнул рукой и вновь погрузился в теплые волны промежуточного состояния. Когда человеку неуютно в окружающем его мире, он начинает строить свой собственный, где ему не так одиноко, где все знакомо, безопасно и доброжелательно, где полно интереснейших приключений с достойной наградой и счастливым концом. Но дверь! Где найти дверь? А ты выпей стопочку, другую и, глядишь, уже там безо всякой двери. Вот он, то, что надо! А, скажем, выпить иногда, это Вам не на иглу сесть. Вот уж на иглу… Стоп, не зарекайся.
Кто знает, что будет с тобой лет через десять? Вдруг не хватит красок и тогда… В конце концов, были же времена, когда я твердо уверял себя, что ни при каких обстоятельствах не прикоснусь к спиртному. Где то времечко?
… весел и свеж, Брачный летит кортеж.
Магнитофон взорвался новой песней, а у меня вновь все поплыло перед глазами. Я видел себя на заднем сиденье головной машины этого самого кортежа. Лучи то ли утреннего, то ли закатного солнца окрашивали стены домов в багряный цвет. А дома были красивыми, необычными, ну как в Ленинграде. Я бросил взгляд на свою невесту, но видение исчезло. Я вновь оказался в лесу, олднако, вешаться не побежал. Мою голову захлестнула новая теплая волна.
Я отлично понимал, что девушки моей мечты в природе не существует. Но я согласился бы на любую красивую девушку, пусть только любила бы меня. Я также понимал, что красивые девушки с неба на голову не падают. Прежде, чем обрести одну из них, требуется побегать, поискать, а не сидеть дома. Надо не отключаться от жизни, а участвовать в ней самым активным образом. По труду и награда. Если ты сам не готов долго и упорно завоевывать сердце полюбившейся девушки, то это непременно сделает кто-то другой, а тебе снова сидеть с пустыми руками. Опять захотелось свалить все личные проблемы на полосу неудач, на общество, которое не хочет понять и принять, на сверхестественные силы, которые тщательно оберегают меня от любых попыток к созданию семьи, готовя к великой миссии. Перед моим взором промелькнули все восхитительные ведьмочки, коих я видел в мистических фильмах, промелькнули и погасли.
Конечно же, никто, кроме меня, не был повинен в том, что я валялся полупьяный у холма в одиночестве. Время шло, приближался момент, когда я либо оборву его ход совсем, либо заглохну в заплесневелой гавани, не желая ничего менять, окончательно убедив себя в том, что не был ты никому нужен, не нужен сейчас, да и не будешь уже никогда.
Стоп! Это потом! А сейчас я собрался с силами, поднялся с земли и поплелся к столу, где по железным объемистым кружкам разливалась новая порция водки.
… А как же плакала и как страдала Моя несчастная и старенькая мать Все из-за фраера, из-за шакала, Что деньги не хотел мне отдавать. Не прав он был, зачем в ответ ругался. Отдал бы бабки и остался б жить, Ночной дорогой дальше бы шатался. А так мне все ж пришлось его убить. Ментура схомутала нас скорее, Ну где понять тупоголовым тем козлам, Что деньги были мне в сто раз нужнее, Чем разным недобитым фраерам. А я хотел своей красавице-шалаве Такой подарок завтра же купить, Но бабки все остались в ресторане, Поставил корешам я выпить, закусить…
— Надоело, — резко заметил Володя невнятным голосом, так как уже успел принять столько, что не держался на ногах, чем забавлял всех, еще не упившихся до такой степени.
— Что надоело? — спросил Санек, вставивший кассету.
— Вот это самое. Куда ни кинь, всюду эти хриплые урки. Пацаны лет по тринадцать-четырнадцать слушают их и по молодости не соображают, что это всего лишь песня. Теперь для них убить человека — дело плевое.
Володин язык ворочался с трудом, но вполне разборчиво.
— О чем эта песня? — спросил Санек.
— О воровской идее, — вставил я и начал собирать мысли, как пацаны соседнего двора, которым бы еще красные галстуки по возрасту носить, на вопрос корреспондентки областного радио: «Почему вы не хотите записываться в судомодельный клуб?» рассудительно ответили: «А нам не нужен такой клуб, нам бы в воровской клуб записаться». А затем самый смышленый из них горячо доказывал, что настоящие воры только на пользу простым людям. Но мои слова, как обычно, остались без всякого внимания.
— Об урках, чтоб им пусто было, — буркнул Володя.
Хрипловато-наглый голосок продолжал тоскливо вещать про свою искалеченную судьбу, про Леху, которому воткнули в спину нож, про девушку, которая предпочла жалкого фраера вместо крутого мужика, и про то, что пришлось с ней сделать.
— А ведь это не про урок песня, — заметил Санек. — Она про дружбу, про жизнь, где надо держаться вместе, про предательство и про ошибки, за которые надо платить. Так было всегда.
— А что, при этом надо называть всех ментами и козлами? — речь Володи текла все медленнее.