Лаура - королева призраков

— Мешаете слушать, Иннокентий Петрович, — недовольно зашептал ему в ухо Максим.

Зам. ректора по культуре смолк и стал слушать окончание второго куплета.

Вот зовут меня к реке На не нашем языке. Если это иностраночка, Сразу ей кричу в ответ.

Здесь солист внезапно перешел на английский:

Casanova is not I.
But my music is sensai.
I love you, my soul tempers.
Inmost places is my cry.
Hey! My hands creeps to back.
I don`t stop my speedy heart.
I shall catch my honey moments,
Inmost places under skirt.

Английский язык Иннокентий Петрович знал (готовился к зарубежным командировкам). У парня было прекрасное произношение. Вот только за последнее слово во второй строчке он не ручался. Впрочем, молодежь изобрела немало неологизмов. Иннокентий Петрович немного порассуждал еще о том, что в прежние времена на сцене звучал бы разве что испанский язык, да и то с песней о Кубе.

Теперь на его долю досталась заключительная половина последнего куплета.

Так хожу который год
И не ведаю хлопот.
Та, кого я вдруг увижу,
Бросит все, за мной пойдет.

Зал зааплодировал, а солист, счастливо улыбнувшись и махнув рукой, протяжно продолжил припев, затем повторил английский вариант, снова спел русский, после предпоследней строчки сделал очень эффектную паузу и закончил выступление в тишине, беря удивительно высокие ноты.

Народ восторженно взвыл, а у зам. ректора по культуре сложилось твердое мнение, что такая песня (к сожалению) может выиграть и финал. Да, будь его воля…

Следующая песня исполнялась худой, высокой девушкой с удивительно гнусавым голосом. Даже сидя в первом ряду, Иннокентий Петрович разобрал слишком мало слов для того, чтобы этот номер вышел на следующий этап. Тут не спорил ни Максим, ни остальные члены жюри.

Затем на сцену уверенно выбрался двадцатилетний юноша с длинными волосами, перехваченными в косу черной резинкой. Он расставил ноги в отглаженных черных брюках, заломил руки так, что белые рукава сползли к локтям, и начал:

Красный кол, злобный колокол.
Царя скинули и покинули.
Купола теперь поразрушены.
Офицеры с крестами сгинули.

«С крестами на мундирах или с крестами от церквей?» — задал себе вопрос Иннокентий Петрович, вспоминая, кого же ему напоминает этот юнец. Нет, не вспомнил, да еще и припев пропустил.

И народ теперь, уж не тот народ. Ни купцов теперь, ни священников. Чем же бога мы сильно прогневили? Как отмыть нам Россию-матушку? Певец резко дернулся перед очередным припевом. На его груди блеснул крестик. Скорблю о тебе, Россия. Тебе уже не подняться. Ни солнцу, ни неба сини К родной земле не прорваться.

В зале вежливо зааплодировали. К удивлению Иннокентия Петровича Максим вычеркнул фамилию «Корабельников».

— А не люблю ни романсов, ни Малининых, — поморщился Максим в ответ на вопросительный взгляд соседки справа.

На эстраде уже примостился рябой, усатый мужичонка. Если он и считался студентом, то выглядел намного старше своих лет.

— Тут много пели про всякую чепуху, — заявил он. — А вот Игорь Березнюк споет вам вещь. Нашу, патриотическую.

Заиграла музыка. Судя по ней, Березнюк вовсю эксплуатировал концепцию группы «Зеркало», только своим, изрядно пропитым голосом:

Хороша житуха в разных странах,
Но буду я в России жить.
Проживешь полвека
Русским человеком,
Сразу мир покажется другим.

Иннокентий Петрович обиделся за песню своей молодости, а мужичок освоился и следующие куплеты звучали уже не так трагично:

Хороши гаванские сигары,
Но лучше русский Беломор.
Выкуришь полпачки,
Сядешь на карачки,
Сразу мир покажется другим.

Хороша испанская мадера,
Но лучше русский самогон.
Выпьешь полбутылки,
Рожа на затылке,
Сразу мир покажется другим.

Хороши гашиш с марихуаной,
Но буду нюхать я бензин.
Крышечка открыта,
Дешево, сердито,
Сразу мир покажется другим.

Хороши заморские девахи,
А лучше нашей Маши нет.
Переспишь полночки,
Как откажут почки,
Сразу мир покажется другим.

Хороши и йогурт, и омары,
Но только русским хлебом жив.
Зажуешь полбулки,
Дернешь в переулке,
Сразу мир покажется другим.

Хороши бананы и маслины,
Но лучший овощ — огурец.
Выжрешь половинку,
Закусь и сардинку,
Сразу мир покажется другим.

К слову сказать, в песне было ровно сорок восемь куплетов. Терпения Максима хватило только на первые шестнадцать. Иннокентий Петрович был безмерно ошеломлен, что в куплетах ни разу не прозвучал мат. Сейчас ведь демократия, можно все. А в общем песню отвергли лишь потому, что исполнитель изрядно успел надоесть Максиму.

Взбив на краю сцены золотые кудри, очаровательная красотка с превосходными ножками в мини-юбке ухватила микрофон обеими руками и запела неплохим голосом, отчаянно копируя Ирину Аллегрову:

Переставлю все вещи, сменю занавески,
Но последний подарок стоит на виду.
Мои чувства сгорели, я не стала невестой,
Для меня все осталось в прошедшем году.

Ритм-компьютер выдавал сто двадцать ударов в минуту. Композиция, несомненно, была танцевальной, но высокий плавный голос делал ее лирической:

Я тебя не увижу и теперь не пытаюсь.
Твой прощальный подарок не скажет мне «Да».
Пусть другая с тобою, скрыть я слезы стараюсь.
Медвежонок лохматый со мною всегда.
Мой славный мишка,
Моя игрушка.
От всей любви остались только
Ты и Я.
Насквозь промокла
От слез подушка.
Но знаю, мишка
Поймет меня.

«Примитивно», — подумал Иннокентий Петрович, но вслух высказаться не рискнул.

Девушки в зале расчувствовались, по лицам потекли слезы. Одного этого уже было достаточно для участия в финальном концерте. По крайней мере, так считал Максим.

Затем снова прозвучала песня о несчастной любви. На этот раз от лица молодого человека в строгой тройке и с курчавой бородкой. Он вытягивал гласные, постоянно забывал текст и старался уверить всех, что так и было задумано. Без лишних эмоций его фамилия скрылась под жирной чертой.

Радостные вопли возвестили о приходе всеобщих любимцев. Даже откуда-то взялся конферансье, который заговорщицки подмигнул и восторженно выпалил:

— Не упадите с высоких кресел. Девушек тоже касается. Держите свои юбки. Они идут! Крррутейшая группа «Буратины»!!!

В джинсах и белых майках эффектными прыжками выбежали ударник и бас-гитарист.

Затем с другой стороны выскочили гитарист и клавишник чуть ли не во фраках. И наконец, замысловатой походкой прошелся перед публикой солист, объемное тело которого пряталось в спортивных штанах и необъятной клетчатой рубашке. Зрители взревели еще громче, а ведущий «Буратин» расшаркался, пока его друзья обустраивались. Заиграл задорный мотивчик, без труда забиравшийся в память на неопределенное время, и после полуминутного проигрыша вступил солист:

Собрались здеся мы, наверное, не зря.
Поговорим, о чем вчера было нельзя.
Заткнем всем глотку, всех переорем.
Так каждый день мы очень весело живем.

В секундный перерывчик прозвучали два четких удара барабанными палочками, которые затем отмечали каждую строчку припева:

Жираф не прав,
И слон не прав,
А нам начхать,
Нам не летать.
И будет ночь,
И будет день,
А мы все пьем,
Нам пить не лень.

Снова пронесся озорной проигрыш. Солист повихлял фигурой и продолжил:

По вечерам мы долго в ящик глядим.
Пахать, работать тоже мы не хотим.
Гляди-ка, все наши друзья уже там.
А надо денежек побольше всем нам.

Припев подхватила добрая половина зрителей. Аплодисменты шли в такт музыке.

Песня еще не кончалась:

Старайся проще на песню нашу взглянуть.
Крутою лампочкой осветим твой путь.
Смотри сюда, не груша это висит,
А наша лампа никогда не сгорит.