«Живой! Алечка, я живой!» – подумал он, мысленно обращаясь к своей жене, которую не видел уже целых полтора года. Она служила в ПВО и сейчас защищала небо Киева. Все ее письма хранились у него в планшете.
Чуть повернув голову направо и налево, взглядом оценил обстановку и понял, что находится в расположении медсанчасти бригады. У выхода сидела сестра – он узнал ее. Молоденькая курносая Нина, он часто угощал ее сахаром из пайка. И играл ей на аккордеоне вечерами, когда корпус между боями был занят боевой подготовкой. «Теперь вот ее пациентом стал», – подумал он.
– Ниночка, сестричка, – позвал он ее, – подойди!
– Проснулись? Болит, Петр Яковлевич? – медсестра подошла к его постели.
– Терпимо, слабость только и жар… Пить хочу очень, дай мне, сестричка.
– Сейчас принесу, лежите, лежите, – поспешно сказала она, увидев, что Петр пытается подняться.
– Да ничего, мне так удобнее. Нин, где мои вещи? Мой планшет?
– Вот водица, только несколько глотков можно теперь, осторожно, – подала Нина стакан и, держа его, помогала Петру напиться, – а насчет вещей не волнуйтесь, здесь они, Ваши принесли, и планшет там.
– Хорошо, – с облегчением вздохнул Петр, – у меня там письма от Алечки, от жены.
Сделав несколько глотков воды, Петр осторожно сполз на подушку, посмотрел на сестричку и сказал:
– Ниночка, спасибо тебе!
– Да ну за что! – смутилась она.
– Скажи, что у меня? Серьезное ранение?
– Ранение серьезное, но военврач говорит, Вам повезло, пуля прошла навылет в двух пальцах от сердца, – она сложила два своих маленьких пальчика вместе и показала их в доказательство своих слов, – крови только много ушло. Никак Вас забрать не могли, все стреляли вокруг.
– А Ваня, мой заряжающий, с ним что?
– Ваш экипаж – все живы, Вам кланялись. Шофер медсанвзвода вещи Ваши доставил. Сначала Вас доставил, а потом и вещи. А экипаж Ваш ушел потом дальше, погнали фашистов.
В этот момент в палатку из тамбура вошел военврач бригады Василий Иванович Беляев. В откинутую полу залетел холодный ночной воздух. Ниночка встала от постели Петра, повернулась к Василию Ивановичу. Он, осмотрев помещение, спросил:
– Как больные у нас?
Ниночка быстро ответила:
– Без изменений, вот Петр Яковлевич проснулись.
– Вам бы поспать, – обратился военврач к Петру. – Завтра Вас перешлют в госпиталь на излечение. Во Львов. А пока Вам нужен покой. А то шов разойдется и начнет снова кровить, – подумав, добавил: – Вещей у Вас прибавилось личных. Капитан Лысенков поручил Вам передать тот самый пистолет, которым Вас пытались отправить на тот свет. На память сняли с убитого Вами офицера. Сейчас лежите, не вставайте, – поторопился сказать он, увидев, что Петр пытается вновь приподняться в постели, – я распоряжусь передать все это вместе с Вашими вещами.
– Спасибо, Василь Иваныч. Я его сохраню, детям покажу, как война кончится, – потом добавил вопросительно: – Меня надолго? Я должен вернуться в батальон. Как же они без меня?
– Ну с месяц, думаю, полечитесь. Крови Вам нужно восполнить и сил набраться. Не беспокойтесь, старший лейтенант Загорудченко принял Ваши обязанности, справятся пока что без Вас.
– Ох, – вздохнул Петр, – долго!
– Быстро только кролики родятся, товарищ капитан, – сказал Беляев и подмигнул. – Так, всё, отдыхаем и ни слова больше. Оставляю на Вас Ниночку. Если будет болеть, поставьте обезболивающее.
Военврач взял ее под руку и повел к другим больным, спрашивая на ходу шепотом о каждом. Все они были в забытьи после тяжелых ранений, их тоже готовили к отправке в эвакуационный госпиталь.
Петр же, ослабленный ранением и разговорами, закрыл глаза и уснул.
На следующий день больных погрузили в эшелон и отправили на излечение во Львов. Капитан Чирков пробыл там до начала марта. Выписавшись, сразу же вернулся в свою часть. В мае закончил войну в Берлине.
***
Я, пятнадцатилетний подросток, летом гостил у родителей отца. По окончании службы они получили просторную четырехкомнатную квартиру на пятом этаже панельной пятиэтажки. Я очень любил бывать у них. Дед рассказывал мне сказки, играл со мной в прятки, водил меня в детский парк с аттракционами, покупал мороженое и по субботам жвачки у цыган…
Рассказывал и про войну: помню его рассказ о встрече в лесу с мальчишкой, который вывел их на расположение немецких частей, про то, как красиво скользили по ночному небу трассирующие пули, о том, что к свисту пуль привыкаешь и перестаешь обращать на них внимание.
Про свое ранение тоже рассказывал и показывал розовый шрам с левой стороны груди, там, где сердце.
Однажды, в самый зной среднеазиатского дня, когда жарко было гулять с друзьями во дворе, я валялся на одной из односпальных кроватей с «Мертвыми душами» Гоголя, заданными к прочтению на летние каникулы. Было душно, и я, мучаясь от жары, ворочался по покрывалу, ища прохладный участок на нем. Но это помогало ненадолго: найденное место мгновенно нагревалось от тела. В один момент, засунув голую ногу между прохладной стеной и кроватью (моя худая коленка позволяла втиснуться туда), наткнулся на что-то жесткое, кожаное. И это был не каркас кровати, а что-то спрятанное между матрацем и царгой.