Затем ее рука начала играть с клитором: она стала его гладить, ласкать, нажимать на него, возбуждая края и верх этого маленького органа.
Я догадался, что она пыталась сдержать действия, от которых ее тело начало трепетать. Она не могла сдерживать себя слишком долго, закрыла глаза и кончила очень быстро, выдавив из себя слабый стон.
Как только Лаура снова обрела над собой контроль, ее ноги раскрылись еще шире, так широко, как только можно было их раздвинуть. Ее средний палец глубоко погрузился во влагалище, которое слегка поблескивало от влаги в тусклом свете лампы. Потом она вытащила палец и снова погрузила во влагалище, постепенно ускоряя движения. Когда их ритм стал достаточно быстрым, она содрогнулась в наслаждении. Второй оргазм сделал ее лицо еще более прекрасным, и удовольствие от него длилось дольше. Она отдалась ему полностью и самозабвенно, позволял своему пальцу энергично ласкать клитор, и была счастлива еще раз достигнуть оргазма, разделив наслаждение с девушкой, которая, наконец, улыбнулась.
Улыбка девушки не была ни невинной, ни особенно чувственной. Когда Лаура извлекла палец и посмотрела на девушку, все еще удерживая рубашку выше живота, как бы не решаясь опустить, ее без предварительного разрешения, у меня возникло ощущение, что улыбка девушки была молчаливым согласием прикрыть наготу. Но это молчаливое послание было непонятно только мне одному. Встретившись с этим невиданным знаком, которым обменялись члены общества, куда я не был допущен, я моментально вспомнил и еще раз испытал свою прежнюю грусть — и пожалел об этом.
Молчаливое соглашение было заключено, и Лаура опустила рубашку, облизала палец, которым ласкала себя, с царственно высокомерным выражением лица, которое теперь казалось эгоистичным и вызывающим.
Я не захотел смотреть в лицо ее сообщницы, чтобы понять оценку этой новой вольности: мое воображение и так зашло уже слишком далеко.
Я поднялся и сказал хозяйке:
— Ваша дочь действительно прекрасная девушка. Как ее зовут?
Женщина вежливо ответила:
— Нео. Я однажды нашла ее на берегу моря и удочерила.
Я поблагодарил за чай и вышел на улицу с ее обычной дневной жарой и грубыми мужланами, которые ожидали выхода Лауры без излишней романтики и мистики: они наперед знали, как далеко им позволено будет зайти и когда остановиться.
Первое, что бросилось мне в глаза, когда я увидел Хьюго Ланса, была масса белокурых волос и небесно-голубая мантия с золотистой лентой, украшенной орнаментом из каких-то диковинных цветов. Широким шагом он направился к элегантному мужчине со строгим интеллигентным лицом, доброжелательным и чувственным, который шел под руку с Марселлой. Ланс воскликнул по-французски:
— Добро пожаловать, дорогой Посол! Я не виделся с вами целую вечность!
— Вы сами давно здесь не были, мой дорогой Основатель, но Марселла сохраняла контакты с вашими студентами.
Прекрасно. Я желаю вам всего самого лучшего. А кого же вы предпочитаете иметь в качестве любовника в этот вечер?
Марселла безнадежно махнула рукой. Этот жест сопровождался сардоническим замечанием:
— Я полагала, что вы будете моим ухажером в свой день рождения, Хьюго. Но, кажется, вы слишком заняты!
— Не отчаивайтесь, осмотритесь получше... у вас огромный выбор!
При этом Основатель указал на меня и, хотя он не знал меня раньше, вытащил из толпы и подтолкнул к молодой женщине.
— Вот тебе для разнообразия, чтобы хоть немного отдохнула от своих старикашек. Ты должна немного встряхнуться, а не то, в самом деле, уйдешь на пенсию!
Он оставил нас вдвоем, а сам исчез в темноте.
— Принеси мне чего-нибудь выпить,— попросила Марселла. Она знала, как вести себя в подобных ситуациях. Затем повернулась к своему спутнику:
— Джорджи, радость моя, не стой как истукан. Не беспокойся обо мне, последуй за ароматом этой благоуханной травы. Я знаю, тебе не терпится.
Посол отвесил изысканный поклон и также растворился в темноте. Марселла взяла меня за руку и повела к сверкающим огням.
— В этом смысле дом Хьюго очень удобен,— заметила она.— В нем так много закоулков и укромных уголков, он весь так заполнен зеленью, что вряд ли можно в нем встретиться дважды.
Она продолжала лепетать по-французски, совершенно не беспокоясь, понимаю ли я ее. Ее голос слегка разочаровал меня. Я также заметил, что она в этот вечер хотела, чтобы мы с ней были на дружеской ноге: ее поведение было фамильярным, но лишенным каких-либо скрытых мотивов. В ней не чувствовалось даже и намека, что она собирается меня соблазнить.
— Ты совершенно свободна, Марселла? Или твой друг спрятался где-нибудь в темном углу и следит за тобой, просто так, на всякий случай? — поддразнил я, пытаясь вывести ее на чистую воду.
Она ответила с сарказмом, смешанным с легким презрением:
— Ты все еще находишься под чарами настоящей любви, мой дорогой? В твоем поведении я вижу легкий налет ностальгии. Полагаю, ничего серьезного? Где же единственный предмет твоих воздыханий? В награду за то, что ты все еще любишь меня, я попытаюсь оторвать ее от семейных обязанностей. Пойдем же, и мы обязательно отыщем ее где-нибудь возле колонн или у тех пересаженных кустов гвоздики. Нам известно, что она из тех леди, которые всегда окружены поклонниками, поэтому мы обязательно ее найдем среди толпы ее воздыхателей.
Меня вполне устраивало, что я нахожусь в обществе женщины, хорошо знакомой с этим дворцом и его гостями. Меня поражали размеры, сложность и экзотические особенности дома. Слово «дом» не совсем подходило к этому необычному переплетению экстерьеров и интерьеров, которые так Незаметно переходили друг в друга, что трудно было отличить один от другого. Как можно было отличить окруженный стенами сад от открытой комнаты, если они были переполнены растениями, ветвями и цветами, а ствол покрытого листвой и разлапистого дерева возносился кверху в ванной комнате, как будто он рос в углу дворика?
Впечатление беспорядочности, которое произвело на меня это сооружение, было противоположно тому чувству, которое я испытывал от округлых форм самого института, грандиозные размеры которого претендовали на своеобразную интимность. Здесь же, казалось, не только отсутствовали стены, но не было видно и потолка! Свет исходил неизвестно откуда. Из спрятанных ниш или жуков-светляков? И это свечение производило такой странный эффект, что я мог видеть только то, что было внизу, под ногами — глубокие пруды с золотыми рыбками, утрамбованная почва, принесенная из девственных джунглей.
Каменная кладка имитировала античность и распущенность индийских храмов: поверхность стен украшена местами тиграми или богами, а чаще изображениями полных грудей или ягодиц. Что касается произведений искусства, они выполнены были не в каком-то одном стиле, а явно соответствовали хищническому эклектизму их собирателя.
Например, здесь были собраны иконы разных эпох:
старинные отшельники и молодые пластиковые святые, одинаково бесстрастно изъятые из монастырей. Подобно богиням или девам предыдущего тысячелетия, они, должно быть, пожимали плечами от скопления статуэток Венеры из глины, кости или рога, большей частью с выпуклыми животами, производящими скорее ритуальный, чем сексуальный эффект. Пристрастие Ланса к круглым формам не ограничивалось только строгими и простыми деталями архитектуры студенческого городка. В оформлении своего жилища он пользовался такими же округлыми формами женского тела.
Сказать по правде, исследуя лабиринты этого, напоминающего джунгли, дома, я все труднее мог определить границы эстетических вкусов Ланса. Одно было несомненно, что никогда он не был просто музейным хранителем! Тысячи ценнейших экспонатов были разбросаны по всему дому, и любой, кто бы ни захотел, мог положить их в карман. Любопытно, что этот беспорядок и его контрасты, в конце концов, придавали определенный стиль всему тому, что на первый взгляд казалось лишь хаотичным набором коллекционных экспонатов.