— Мне страшно, что Пепито придет в ярость, если я опоздаю,— сказала молодая девушка.— Не смогла бы ты вернуться и увидеться со мной как-нибудь в другой раз?
Долли была разочарована, даже оскорблена.
— Ты уже хочешь меня покинуть. Я не видела тебя целый день. Вот как ты меня любишь...
Милагрос бросилась в объятия своей любовницы с такой страстью, что я подумал — вертолет сейчас перевернется. Но умелые руки Долли не дрогнули, и она вела машину устойчиво и уверенно.
— Я знаю один остров,— сказала она.— Мы летим туда. Никто нас там не найдет. Я доставлю тебя как раз вовремя, чтобы ты смогла приготовить ужин своему мужу.
С тихой нежностью она погладила роскошные волосы своей любовницы и добавила:
— ...и ты успеешь попасть к нему в постель.
Милагрос развеселила такая перспектива: ей явно было по душе это свидание. Мне подумалось, что для нее пропустить ночь с Пепито было бы таким же неприятным событием, как и отменить ее утренние свидания с Долли. Короче говоря, жизнь женатой женщины не была такой уж безнадежной.
Лаура не могла оторвать глаз от Милагрос, будто все еще не могла до конца поверить, что такая девушка действительно существует в реальной жизни.
— Сколько же лет Милагрос? — поинтересовалась она.
— Совершенно достаточно,— ответила Долли.
— Мы думали, что у Долли свидание с Пепито,— объяснила Лаура.
Глаза странного создания заволокла влага. Она бросила на Лауру многозначительный осуждающий взгляд:
— Вы не такая уж свободная, какой хотите казаться,— заявила она.
— Быть свободной,— пояснила Долли,— значит наслаждаться разнообразием любви.
У меня просто не хватило слов. Я не был знаком с пилотом достаточно близко, чтобы попросить ее повторить то, что она сказала. Поэтому я стал внимательно прислушиваться к разговору.
— Я выбрала для наслаждения свое собственное тело,— продолжала Долли.— Почему мне не выбрать также тела моих партнеров?
— Вполне допустимо,— согласилась Лаура.
Долли решила закрепить свой успех.
— А что вы думаете о любви между женщинами?
— Это самая лучшая любовь,— убежденно заявила Лаура.
Разве Лаура действительно любила женщин? Нужно будет уточнить у нее.
Это могла бы сделать и сама Долли, спросив Лауру. Но, к моему великому разочарованию, Долли вполне была удовлетворена ее поддержкой, тем, что она уже сказала. Долли удовлетворенно кивнула и оставила эту тему.
Лаура решила из вежливости продолжить этот разговор:
— А как ты, Милагрос, тебе нравится заниматься этим, правда?
— Чем именно?
— Заниматься любовью с женщинами,— уточнила Лаура.
—Ты сошла с ума,— с отвращением заявила Милагрос.— О чем ты говоришь? Такие вещи недопустимы!
Мне было жаль, что Лаура не стала даже возражать, она просто не поняла, в чем же ее упрекает Милагрос.
Никаких островов нам больше не попадалось, и никто не произнес больше ни слова. Мне осталось запечатлеть на пленке тишину, так как меня полностью захватил предыдущий разговор, и я совершенно забыл о кинокамере. Я глубже вжался в кресло поставил самый короткий фокус на объективе и скадрировал лица Милагрос и Лауры.
В видоискатель попала правая рука Долли, которой она гладила волосы Милагрос. Я отстранился от кинокамеры чтобы посмотреть, где находится ее левая рука: точно там, где я и предполагал,— в промежности ее любовницы. Две руки у нее, таким образом, были заняты. Кто же управлял вертолетом?
— Я не знал,— заметил я,— что вертолеты тоже оборудованы автопилотом.
Очень любезно, глядя на меня с особым выражением на лице, которое я уже где-то видел, Долли ответила:
— Все возможно.
Я положил камеру к себе на колени, ожидая лучшего ракурса для съемки. Но Долли продолжала внимательно смотреть на меня насмешливым взглядом.
— Чем же это вы там занимаетесь? — наконец поинтересовалась она.— Расскажите мне, какой фильм вы снимаете.
В лучах солнца засверкали округлые формы южной части ИТИЛа. На моих часах было начало первого, когда Долли посадила вертолет в самом центре лужайки Олсенов. Вращающиеся лопасти машины склонили растущие там цветы.
Выйдя из вертолета, мы с Лаурой остановились и помахали руками в знак прощания. Вертолет поднялся, взревев мотором, медленно наклонился, неохотно развернулся и улетел.
— Спасибо, Долли! до свидания, Милагрос!
Мне не нужно было оправдываться за наше опоздание: родители Лауры даже не упрекнули нас, что мы вернулись не вовремя. Я сдержал слово и вернул их дочь домой, да еще в новой одежде. Моя рубашка имела неопровержимые следы наших несчастий. Однако Олсены встретили нас приветливо, как я и ожидал. Они ни словом не обмолвились, что волновались из-за долгого отсутствия дочери. Было очевидно, что она не доставляет им особых огорчений. -
— Вы останетесь и пообедаете с нами? — предложила мне Хелен Олсен.— Но сперва вам нужно принять ванну.
Я широко улыбнулся: а почему бы и нет? Мать Лауры продолжала рассыпаться в любезностях:
— Дорогая, покажи Николасу свою ванну. И найди ему чистое белье. Вам нужно обязательно переодеться. Ваш наряд выглядит ужасно.
Она рассмеялась. Я начал понимать, что мне нравятся жены священников.
Позже, когда я сидел на краю ванны, которую Лаура наполнила пеной, я спросил:
Разве твои родители не озабочены тем, что мы можем заняться любовью в их доме?
— Это им не грозит!
— Да? Почему же?
Она пожала плечами:
— Не говори подобных глупостей!
На этом наш разговор оборвался. Она сидела в халатике, и мне не представилось больше возможности выяснить, почему мы не можем заняться любовью в этом доме. Когда я вытирался, она сказала:
Я положила брюки для тебя и одну из рубашек, подаренных Долли, на стуле в твоей комнате. Поспеши одеться и выйди к родителям. Ты должен с ними поговорить, пока я приведу себя в порядок.
Я вышел из ванны расстроенный, как мальчишка, достигший половой зрелости, которому не удалось подсмотреть за своей старшей сестрой в голом виде.
Внизу, в гостиной, я снова почувствовал себя взрослым среди взрослых. Как и всякий человек легкомысленного поведения, я чувствовал удовлетворение от того, что мое присутствие здесь красноречиво свидетельствует о моих высоких моральных принципах:
родители любовницы оценят мою добропорядочность по достоинству, ведь я не воспользовался представившейся возможностью заняться любовью с Лаурой в их доме. Они не подумают ничего плохого обо мне!
Чем больше я думал над этим, тем больше убеждался, что действительно попал бы в глупое положение, если бы родители Лауры застали нас голыми в ванной или спальне. Я действительно не осмелился бы заниматься здесь с Лаурой любовью. Кроме того, я не чувствовал возбуждения...
— Прошу прощения? — внезапно сказал я, не услышав вопроса Хелен Олсен.
— Что вы думаете о Лауре? — повторила она.
Я не был готов к такого рода испытанию! Я смог только принять недоумевающий вид, который, как я понял, был не в пользу их дочери и не делал чести их родительским чувствам. Более того, я выглядел в их глазах форменным дурачком.
— Конечно,— призналась миссис Олсен,— ей еще многое предстоит постичь. Она интересуется всем. У нее нет предрассудков, и она ничего не боится.
— У нее истинно научный склад ума,— добавил отец.— Она признает ценность только того, что испытает на собственном опыте. Она намеревается испытать все. В этом-то и состоит истинная сущность свободы, правда же? Тот, кто абсолютно свободен, должен познать все.
Эта мысль показалась мне такой самоочевидной, что я мгновенно забыл о том, что ее высказал Эрлинг Олсен. Но он продолжал:
— Нужно быть свободным, чтобы быть способным развиваться дальше. А если вы не желаете развиваться, продвигаться вперед, то вам лучше просто умереть молодым.
— Лаура — одна из тех, кто способен развиваться. Более того, она из той породы женщин, которые максимально используют свои возможности, — рассуждала миссис Олсен.