Выбрать главу

Не ожидая ответа, она опустила на землю свою сумку у подножия, опутанного сетью странных растений дерева и начала искать Что-нибудь поесть.

— давайте разобьем здесь лагерь,— предложила Лаура.— Это наша последняя ночь вместе. Следующую ночь мы проведем с нашими новыми Знакомыми.

Это рассуждение внезапно поразило меня. Не знаю почему, но я растерялся.

— Это уродство испортило мне аппетит,— проворчал Николас, который не мог оторвать глаз от сероватого Чудовища.

— Никто не собирается предлагать вам его в качестве пищи, — поддразнила его Мирта.

Мы едва закончили, есть, как Мирта и Тиео уже мирно спали, прижавшись, друг к другу, как обычно, обнаженные, под одним покрывалом. По тому, как Мирта обняла маленькую девочку, я понял, что она больше просто жалеет ее, чем испытывает к ней сексуальное влечение. Это выглядело, будто она боится потерять ее. А может, просто разыгралось мое воображение. Должен признаться, последние приключения перегрузили его.

Лаура и Николас далеко не отошли в поисках интимной обстановки — они просто перешли по другую сторону дерева. Я слышал, как молодой человек предложил:

— Хочешь, я вырежу на нем наши инициалы?

Голос Лауры сохранял уже ставший привычным шутливо добродушный уверенный тон:

— Это не очень мне нравится — мемориал в земле забвения!

— Верно, подмечено! — сказал он.

— Не будь таким мрачным, Николас,— успокаивала она.— Ты действительно боишься, что совсем забудешь свою Лауру?

— Если бы я был уверен, что во всей этой истории есть хоть одно слово правды, я бы увез тебя отсюда немедленно.

— Куда? — полюбопытствовала она.

— Послушать тебя, — рассердился он,— можно подумать, что на земле нет других мест, кроме этих чертовых холмов, этих чертовых шизиков мара!

— Николас, ты так легко расстраиваешься из-за слов, что позволяешь им управлять тобой. Ты действительно прав, слова пугают. Особенно старые. Нам лучше забыть их.

— Иногда мне кажется, что слово «любовь» тоже вышло из моды, по крайней мере, для тебя.

Я не услышал ответа Лауры и сделал вывод, что они, вероятно, уже целуются. Молчание затянулось. Они, должно быть, отошли подальше в поисках более подходящего места, чтобы заняться любовью.

Внезапно кто-то тихо позвал меня:

— Галтьер, ты спишь?

Это была Лаура. Казалось, она осталась стоять на том же месте.

— Да. А что?

— Подойди и взгляни сюда.

Заинтригованный я обошел дерево. Парочка была поглощена разглядыванием одного из гигантских спутанных клубков, которые поддерживали ствол.

— Посмотри на это! — Лаура была взволнована больше обычного.

Когда мои глаза адаптировались к темноте, я увидел на уровне ее груди выступающий округлый нарост, образующий угол в сорок пять градусов со спускающейся большой жилистой структурой, который был поражающе похож на фаллос.

— Все на месте,— указала она.— Изгиб, толщина, длина. Вены, мускулатура, головка, эрекция! Не слишком гладкий и не слишком морщинистый. Кажется, что не кора покрывает его, а живая плоть.

Она продолжала свое исследование более тщательно и даже любовно. И снова воскликнула:

— О, в нем даже есть небольшая щель на головке. Нет сомнения, он может возбуждаться и доходить до оргазма.

— Прекрасный отросток,— оценил я.— Хорошо сделанный!

— Ты не прав,— возмущенно сказала она.— Он был посажен здесь кем-то. Это часть дерева: орган, сформированный корнем, естественно выросший в такой форме. Никто его не делал.

Пораженный я покачал головой. Она шутливо добавила:

— дотронься до него! Но будь осторожен! Видишь, как он поднимается? Возможно, он давно уже ждал этого. Ты не должен доводить его до апогея слишком быстро: это может повредить ему.

Такая возможность на самом деле меня совершенно не волновала. Впрочем, этот отросток был абсолютно безразличным к моему прикосновению. Лаура была права:

это была не просто вырезанная и обработанная полка. Скорее, своего рода бутон или боковой побег. Контакт с ним давал жутковатое ощущение, что этот побег покрыт кожей: это был, вероятно, эпидерм. Скользкий на ощупь, влажный от вечернего тумана или от выделения какой-то внутренней жидкости.

Внезапно у меня возникла мысль, что эта одновременно знакомая и вызывающая недоумение мягкость говорит скорее о графитовой смазке, чем о какой-то масляной субстанции. Не произошел ли он из этой паутины, которая обвила нас везде, изолировав от земли и неба.

Я достал мой карманный фонарь и осветил растение-пенис, чья плоть немедленно покрылась матовосеребряным оттенком, что сделало его еще более красивым — более того, более беспокойным.

— Что с тобой случилось? — возмущенно спросила Лаура.— Не беспокой его! И, пожалуйста, не относись к нему, как к какому-то неодушевленному предмету, или к такому, кто не знает, что ты от него хочешь!

Был ли этот корешок обидчивый или нет, меня не касалось: с риском оскорбить чувства его почитательницы я постарался поцарапать его сперва ногтем, а затем лезвием ножа по серой поверхности. Но он не поддался, не дал себя резать, проткнуть или даже поцарапать. Мой ноготь и лезвие проскользнули над ним, будто он был сделан из бесконечно тонкого, упругого и эластичного материала, явно неизменяющегося и неразрушающегося, даже лучшего, чем пластик или сталь.

— Странно! — произнес я, выключив фонарик и отступив назад.

— Фантастично! — поправила меня Лаура.

Николас издал крик изумления:

— Вот еще один!

— Где?

— Там.

Второй лжефаллос был на семьдесят или восемьдесят сантиметров ниже первого и напоминал его, как брата: старший брат, скажем так.

— Он твоего размера,— польстила мне Лаура.

Я был тронут, что она, по крайней мере, сохранила хоть это воспоминание.

— Ты ничего не замечаешь? — спросила, она.

Я исследовал размер и проверил способность его подниматься. Он казался более возбужденным, чем первый, более упругим и напряженным. Он также был покрыт шелковистой субстанцией, объединяющей таким же непостижимым образом удивительную неразрушимость и видимость хрупкой нежности. Он казался теплее. Это было все.

Улыбка Лауры выражала потворство своим желаниям, которые сохраняются для чего-нибудь действительно исключительного. Как она объяснила:

— Они находятся как раз на нужном расстоянии друг от друга.

— Нужном для чего?

— Сейчас поймешь.

В мгновение ока она сняла брюки.

— Не собираешься же ты заниматься любовью с этим деревом? — встревожено спросил Николас.

—Да.

Она не сняла рубашку, скрывавшую ее ягодицы, а вскарабкалась на корень и широко расставила ноги как раз над нижним фаллосом. Она захватила его руками и начала ласкать его со всем искусством, нежностью и знанием мужчин. И все же, зачем эти предварительные ласки? Он не станет еще тверже. Или она, наоборот, хочет сделать его мягче? Или успокоить, утешить? Нет. Я понял, что она хочет довольно простой вещи дать ему наслаждение.

Она настолько продлила эти ласки, что я подумал, что она остановится на этом. Но она провозгласила:

— Он уже готов. Он хочет меня пронзить.

Николас пожал плечами. То, что последовало за этим, должно было доставить ему еще меньше удовольствия.

— Я не буду принимать пилюль,— сообщила нам Лаура.— Я решила иметь ребенка.

Я пытался все перевести в шутку, чтобы подразнить

Николаса:

— Ты думаешь, что сумеешь сделать это с первого раза?

— Мы часто занимались вместе любовью,— объяснила она мне.

— Разве ты не забыла, что вы должны завтра расстаться? — саркастически заметил я.

— О, это не имеет значения! Я вернусь назад. Или он отыщет меня снова.

Казалось, она без особых сложностей вставила округлую головку корня в свое влагалище: я уже не мог больше видеть верхний конец лжефаллоса. Она сделала несколько гибких движений в ту и другую стороны, чтобы он полностью вошел в нее и страстно сказала:

— Вот так, хорошо! Он теперь глубоко! Он действительно длинный!

— Тебе он нравится? — спросил я и к моему изумлению она ответила: