Репетиция постоянно разбавляется хроникой жизни Эдны Иосифовны. В финале песня наконец-то звучит как надо. Все довольны, всем спасибо.
Снимать запланировали в павильоне студии документальных фильмов. Недалеко от Исаакиевской площади. Участников обязали явиться к одиннадцати часам.
Я еще не ведал специфики киноискусства. Не знал, что если назначили на одиннадцать, то начнут не раньше двух. Потому что надо выставить свет. И отрегулировать работу аппаратуры. А также решить массу мелких организационных проблем, связанных с душевным и физическим состоянием тех, кто все это должен делать.
Красовский предусмотрительно захватил с собой очередного приятеля.
– Знакомься. Мой хороший друг Леня.
Я осторожно пожал вялую ладонь.
– Он миллионер, – сообщил Красовский. – Два месяца сидел в Крестах. А потом откупился.
В те советские годы миллионеры были редкостью. Время от времени их отлавливали и шумно клеймили в газетах. Чтоб народ лучше понимал, как именно жить нельзя.
Я посмотрел на Леню с уважением. Он выглядел неброско, но вполне добротно. И впечатление производил.
Через полчаса мы уяснили, что съемка откладывается. Цветова и режиссер пока не появлялись. Рабочий гул павильона создавали ничего не решающие помощники и ассистенты.
– Надо перекусить, – уверенно предложил Красовский. – Время к полудню, а я трезв, как скотина. Леня, ты, надеюсь, оплатишь наш завтрак?
Леня безразлично склонил голову.
Красовский с энтузиазмом увлек нас в «Асторию».
К его огорчению, ресторан открывался позже. Зато имелся функционирующий буфет. И Сережа с ходу атаковал стойку.
– Мы не ошиблись, это у вас можно дорого и невкусно поесть?
– У нас, у нас, – устало вздохнула буфетчица. – Водки нету, только коньяк.
– Ничего, – успокоил Сережа, – Москва тоже не сразу от копеечной свечки сгорела.
Коньяк вызвал шквал положительных эмоций.
Мы нащупали общие темы разговора. Выяснили, какие прилагательные образуются от названия экзотического фрукта фейхоа. Поспорили о том, можно ли опорожняться, сидя на стульчаке совмещенного санузла, и одновременно блевать в раковину.
Окружающий пейзаж начал радовать сердце.
На киностудии в наше отсутствие ничего не изменилось. И Сережа справедливо рассудил, что надо добавить. Чтоб время не текло впустую. И по той же причине из буфета захватить с собой.
Момент прибытия главных действующих лиц мы встретили нагруженными до полной кондиции. Так что сам акт съемки я помню смутно.
Цветову, меня и Красовского сгруппировали вокруг рояля. Мы должны были с умным видом что-то обсуждать. Вместо слов предполагалась музыкальная заставка.
Режиссеру долго не нравились наши позы и жесты. Я для него выглядел слишком скованным. Красовский недостаточно убедительно терзал клавиши.
– Энергичнее, энергичнее! Больше запальчивости. Вы сейчас вкладываете душу, чтоб песня ожила! Будьте естественными!
Сережа вдохновенно улыбнулся в нацеленный для очередного дубля объектив:
– Как вы меня зае…али!
– Стоп! Снято! – обрадованно скомандовал режиссер.
Я потом видел этот фильм. Сцену у рояля показывали три четверти секунды. Причем от меня на экране остался только рукав свитера.
Правда, я сумел каким-то образом засветиться в совершенно постороннем эпизоде. И тоже рядом с Эдной Иосифовной. Так что в целом кинодебют следовало признать удачным.
И вот теперь нам предстояла еще одна съемка в компании Цветовой. Но уже на самом что ни на есть центральном телевидении.
КЛАССИК САВИЧЕВ
Нас утро встречало прохладой.
Ветер без жалости бросал в лицо крупинки полудождя-полуснега. Хмурое небо грозно нависло над унылым асфальтом. Прибывший народ перебежками ринулся к спасительному зданию вокзала.
Мы задержались на перроне в ожидании какой-то мифической девушки с телевидения. Она должна была передать гостевые билеты и объяснить, что и как.
Девушка опаздывала.
– Начинаются московские дела, – заворчал Красовский.
Столичные функционеры, как правило, не отличаются обязательностью. Общаясь с ними, следует запасаться терпением и смирять гордыню. И такой хоккей, конечно, не каждого устраивает.
Девушка появилась, когда проклятия Красовского практически выдохлись. Торопливо извинившись, вручила пакет с бумагами.
Инструкции были предельно простыми: к семи часам посетить концерт в Кремлевском дворце съездов и сесть на указанные места. И вообще это оказалась не телевизионная девушка, а ее подруга. Которая больше ничего не знала.
– Вот видишь, – сказал Сережа. – Все в порядке. Можно пойти завтракать. Ты давно завтракал у Михаила Савичева?
Вопрос был риторическим. Савичева я знал только заочно. Как и почти вся внимающая его стихам страна.
У Савичева особый божий дар песенника. Дар находить привычные и понятные слова. Такой кажущейся простоты необыкновенно сложно достичь. По крайней мере большинству признанных поэтов.
Помню, как я без всякой задней мысли посетил заседание песенной секции Ленинградского (тогда еще) отделения союза композиторов.
Маститые авторы важно показывали друг другу и собравшейся публике свежесработанные творения. Меня совершенно ошарашило начало бодрого марша: «У каждого пилота приветливо блестит». Далее шел легкомысленный музыкальный проигрыш, помогавший сохранить неведение относительно блестящего предмета. И уже потом разъяснялось, что это особый пилотский значок на заслуженной груди.
Члены секции песню одобрили. И до широких народных масс она, судя по всему, благополучно не дошла.
Настоящих поэтов-песенников легко сосчитать по пальцам. Я не стесняюсь смотреть на них снизу вверх. Дабы учиться на чужих достижениях и ошибках.
У меня дома есть книга стихов Савичева. Не могу сказать, что я взахлеб читаю ее с утра до вечера, но иногда под настроение с удовольствием открываю.
О рандеву с маэстро Сережа договорился заранее. Благо тот его знает и живет почти рядом с площадью комсомола и трех вокзалов.