Я не знаю, что такое счастье в чистом виде. Но в такие моменты оно точно где-то рядом.
ЛАУРЕАТЫ
Второе отделение концерта нас, естественно, интересовало гораздо меньше. В том плане, что пошли они все на фиг. А мы, наоборот – в буфет-ресторан дворца. Отмечать триумф и коротать время до обратного поезда.
Как принято говорить, поступили два вполне разумных предложения: первое – выпить, второе – выпить немедленно. Принимается без голосования и исполняется по мере возможности.
Красовский столь высокие устремления с энтузиазмом одобрил, но поручил мне перекурить и чуточку подождать. Пока он, пользуясь антрактом, опять не нырнет за кулисы и не втюхает Стояну Берберову многострадальную кассету с нашими песнями.
Я отправился исполнять.
Во Дворце съездов отдельный салон для курящих почему-то не предусмотрен. Публика разочарованно дымит в том же умывальнике.
Так что я расположился на уже освоенной территории. Занял укромное место в углу. Под мышкой два диплома – свой и Красовского. В руках коробки с телефонами. На лице блаженная идиотская улыбка.
Рядом возник невзрачный мужичок. Посверлил мою сущность мутноватым орлиным взором. Вяло поинтересовался:
– Простите, это не вас там сейчас награждали?
Я дружелюбно кивнул. Мужик чуть оживился и перешел на более доверительную форму общения.
– Слушай, я тебя поздравляю. Молодец! Давай я тебе подарок сделаю. От души, честное слово. На, держи.
Он выудил из заплечной сумки литровую бутылку водки «Россия». Бельгийского, кстати, производства.
Я был тронут.
– Спасибо большое. Мне даже как-то неудобно. Может, примем по чуть-чуть? За удачу?
– Стакана нет, – виновато сказал мужик.
– Что ж мы, без стакана не обойдемся?
Мужик отработанным движением скрутил пробку. Мы развернулись спинами к толпе. Сделали по нескольку глотков из горлышка. Запили кремлевской водой из-под крана. По-нашему, по-лауреатски.
Спрятанные репродукторы выплюнули курлыкающий сигнал об окончании перерыва.
– Ты в зал? – поинтересовался мужик.
– Какой там зал… В буфет.
Мужик торопливо сделал еще один заход и протянул бутылку.
– Я-то не могу. Я с женой. Ладно, будь здоров! Всего!
Он прощально вскинул руку. Я принял подарок и вернул пробку на нужное место.
Народ потихоньку исчез. Зато появился Красовский.
– Все отлично! Отдал кассету, переговорил… Это у тебя откуда?
– Подарок. Ну что, двинули?
– Мне вот почему-то водку не дарят… – с задумчивым намеком сообщил Красовский.
– Не хорони себя раньше времени-то. Может, все еще впереди, – утешил я. – Зато в их гадюшнике меньше потратимся.
Буфет-ресторан во Дворце съездов огромен. Я думаю, туда без особых усилий можно уместить пару тысяч желающих.
Чувствовалось, что именно здесь в свое время проводила основной досуг съездовская массовка. Да и сейчас он был заполнен почти наполовину. Не мы одни предпочли наплевать на второе отделение.
Красовский взял у стойки привлекательную по цене закуску. Мы присели за первый попавшийся столик. И без промедления осушили за все тех же талантливых себя.
– О-о, смотри, – указал Красовский. – Вроде, Полина Русова?
Действительно, эстрадная звезда снизошла до культпохода по местам общепитовской славы. Может быть, из обычного желания совершить вечернюю прогулку. Размять внезапно застоявшиеся без сценического перепляса ноги.
А может и в безумном стремлении отведать от щедрот местной кухни.
Звезду сопровождали два здоровенных амбала. Молча и непреклонно пресекавших любые попытки общения со стороны менее звездных граждан.
На не слишком сытый желудок водка забирает почти мгновенно. Я уже пытался каламбурить:
– Поля Русова – это что, от «Русского поля»? Была такая песня, музыка Френкеля, стихи, по-моему, Инны Гофф…
Сережа решительно отставил рюмку.
– Пойду-ка познакомлюсь. Может, потом что-нибудь ей предложу. Что-нибудь из нашего. Пусть поет.
– Брось, – неуверенно отверг я. – Сейчас не нужно, наверное. Не та обстановка. Тут проще по морде схлопотать… Что ты ей скажешь?
– Как что? Так и скажу – композитор Красовский. Лауреат…
Отговаривать было бесполезно. Того, кто уперся рогами в землю, трудно сдвинуть без бульдозера.
Красовский вернулся через двадцать секунд. Красный и нахохленный, как осрамившийся петух.
– Чтоб я ей… Когда-нибудь… Этой трамвайной хамке… Не дам! Никогда в жизни, ни одной песни!
– Что она тебе ответила?
– Что она ответит? Она ж меня якобы не знает. И знать не желает. Думаешь, от большого ума?
Других леденящих душу подробностей я так и не дождался.
Разговор, понятное дело, велся о своем, о нетленном.
Я пересказал Сереже подсмотренный в телеящике сюжет – о первой и пока единственной в мире электростанции, работающей на сухом коровьем навозе. Расположена станция в небольшом индийском селении. Мощности хватает, чтоб несколько часов в сутки питать это селение светом.
Причем местные жители по религиозным соображениям коровьего мяса не потребляют. Священных животных разводят исключительно ради дефицитного навоза.
Хороший такой сюжет. С большим намеком на светлое индийское будущее.
Нечто подобное, объяснял я Сереже, происходит на нашей сцене.
Это не хорошо и не плохо, это так, как есть. Сейчас за большие зеленые бумажки можно сделать поп-звезду из любого подручного материала. Соответственно, на телеэкранах замелькали девочки с мелкими грудками и богатенькими папиками. Про каких еще в тридцатые годы классик юмористики писал что-то вроде: «С вашим голосом нужно петь в сарае. И вам хорошо, и дровам приятно».
Они делают именно то, чего от них ждут. Они выдают свою жидковатую песенную продукцию сродни священным индийским коровам. А народ за это их все равно любит.
И в результате, заключил я, мы имеем то, что имеем – очередное эстрадное говно вприпрыжку.