– Я хочу, чтобы на моей свадьбе все было украшено лавандой, – говорит Джинни. – Это самый романтичный цветок. Флер пришлет из Франции. И чтобы во время церемонии на всех падали цветы. Это будет так красиво.
Тогда ее не будет на этой свадьбе. Она извинится перед Гарри, а Джинни пусть радуется, что подружку невесты не вырвет на ее дорогое свадебное платье. Ее достало.
Спрятавшись подальше от любопытных глаз, на чердаке Гермиона пишет записку. Пергамент лежит на коленке, а перо пляшет в дрожащих пальцах. Чернила пятнают нервные неровные строки, так непохожие на ее обычный аккуратный почерк. Я больше не могу – пишет она. Мне нужно хоть с кем-нибудь поговорить – пишет она. Гарри, помоги – пишет она. Сова недовольно ухает, кряхтит и норовит откусить ей пальцы, когда Гермиона привязывает записку ей к лапке. Распахнув окно, она бросает птицу в полет и решает остаться на чердаке до ответа, пусть даже ответ не придет никогда. Здесь пахнет пылью, плесенью и немного летучими мышами. Прекрасные запахи, проносящие успокоение. Гермиона вдыхает их полной грудью. Нервы перестают вибрировать. Сидя на грязном полу, она смотрит в слуховое окно под самым потолком. Там высокое летнее небо, пронзительно-голубое и чистое. Время течет незаметно, словно вселенная замерла, решив дать ей, наконец, передышку. Когда возвращается сова, Гермиона понятия не имеет, сколько провела в ожидании. Ответ короткий: «Приходи сейчас. Я жду тебя дома».
Она поднимается. Вдруг замечает, насколько она грязная, пытается хоть как-то привести себя в порядок, но потом решает, что все это не имеет значения. Это же Гарри, он видал ее в видах и похуже. Закрыв глаза и настроившись на поместье Блэков, она одними губами произносит заклинание и аппарирует.
Дом национального героя пребывает в таком запустении, что это поражает. По углам и вдоль стен мотаются клубки пыли. Траченные молью портьеры так никто и не заменил, хотя Молли все собиралась это сделать, когда здесь обитал Орден Феникса. Окна закрыты шторами, а почти вся мебель – чехлами. Обжитым выглядит только один угол гостиной, отгороженный от всего остального пространства большим обеденным столом. Гарри сидит на диване перед холодным камином, а на столе перед ним разложен целый миллион пергаментов. Гарри смотрит на них невидящим взглядом, как будто не понимает, что с ними делать. Гермиона смотрит на него несколько секунд, незамеченная. Но потом он поднимает голову.
– Привет, Гермиона. Рад, что ты пришла.
– Привет, Гарри. Что ты делаешь?
– Пытаюсь разобраться с бумагами по поместью, но никак не могу сообразить, что к чему. Хочешь сливочного пива?
– Хочу. Тебе не обязательно разбираться со всеми этими бумагами самому, ты можешь нанять кого-нибудь, кто сделает это за тебя.
Они смотрят друг на друга большими глазами. А потом Гарри начинает смеяться, и Гермиона тоже смеется ему в ответ. Оба они не понимают причины этого смеха, но смеяться так легко и приятно. И, кажется, оба они не делали это уже очень давно. Гарри приносит ей пиво, усаживает на диван, а сам садится на стол.
– Из нас троих ты всегда была самая умная. Я сам не додумался, что я больше не в школе и можно не делать все самому.
– Можно подумать, в школе было как-то иначе, – она лукаво улыбается.
– Ну… там я хотя бы старался. А тут… голова, знаешь, совсем пустая. Как будто дементор высосал мне мозги вместо радости.
Они снова смеются, хотя это совсем не смешно.
– Если хочешь, я могу найти тебе толкового управляющего, – говорит Гермиона.
– Было бы здорово, – отвечает Гарри.
Они болтают о разных вещах, пока окна не начинают темнеть. И это так легко, так привычно, как будто они снова одни против армии Темного Лорда, в заснеженном лесу, в одинокой палатке, отгороженной от всего мира заклинанием ненаходимости. Тогда было в какой-то мере проще. Тогда у них была цель, они знали, что им нужно делать. Не знали как, но точно знали что. Тогда мир был простым и понятным. А после победы все изменилось, хотя вроде бы и сейчас все предельно просто. Гарри женится на Джинни. Гермиона выйдет замуж за Рона. И оба они заживут нормальной мирной жизнью. Но почему-то это было так сложно, что не находилось слов, чтобы все объяснить хотя бы себе. Когда сумерки сгущаются достаточно для того, чтобы зажечь свечи, когда сливочное пиво выпито, Гарри осторожно спрашивает:
– Гермиона… что у тебя не так?
Она молчит, собирая мысли, но мысли не собираются. И тогда она выдыхает то, что первое пришло в голову после его вопроса:
– Все. Все не так.
И вываливает на него все. Про сон, про Джинни, про Рона, про Молли. Про Лаванду. Про безысходность и желание уйти. Про то, как она одинока, но никогда не одна. Она не подбирает слов, и некоторые пассажи звучат зло и жестко. Как будто она говорит не о своих друзьях и будущих родных, не о тех, кто пытается о ней заботиться, а о чужих совсем людях. Ей кажется, что она говорит много часов, и Гарри слушает ее, ни разу не перебив. И с каждым словом ей становится легче. Когда она иссякает, он слезает со стола, садится рядом с ней на диван и неловко обнимает.
– Почему ты раньше не пришла ко мне? Почему ничего не сказала?
У нее нет ответа на этот вопрос. Она утыкается лицом в его плечо и бормочет что-то невнятное. Но Гарри не нужны все ответы. Ему достаточно того, что его подруга страдает, и Гермиона благодарна за то, что он больше ни о чем не спрашивает. Они сидят так в мерцающем свете свечей, оторванные от реальности. Герои, оставленные в одиночестве после победы. У них обоих нет никого. И тогда Гарри говорит, просто, как само собой разумеющееся:
– Ты можешь пожить у меня, если хочешь. Сколько захочешь. А потом мы со всем разберемся.
Она вздрагивает, поднимает голову и смотрит ему в глаза.
– Ты серьезно?
– Конечно. Дом огромный. Поможешь мне разобраться с делами.
Некоторое время она не отвечает. А потом:
– У меня есть просьба. Она может показаться тебе странной.
– Все, что угодно.
– Никогда. Никакой. Лаванды. Ненавижу лаванду.
Если Гарри и удивлен, то ничем этого не показывает. Но, скорее всего, нет. Его уже сложно чем-то удивить после всего, что с ним случилось. Он обводит взглядом огромную гостиную, в которое нет ничего живого, кроме них двоих, и отвечает:
– Хорошо. Как захочешь.
Гермиона снова роняет голову на его плечо и плачет. Впервые за долгое время – от облегчения. Больше никакой лаванды.
27-28 октября 2020 года
Пермь