дажа», «акция», «торговля», «стабильная работа» и так далее. Люди на стульях фальшивые. Их лица сгенерированы специальными программами из миллиардов случайных портретов. Их очень трудно запомнить, с ними совершенно не о чем говорить: все они скрытны, осторожны и все опытны - это видно хотя бы потому, что никто не выделяется маской Гая Фокса. Мы сидим перед закрытым окошком с надпись «ЗАНЯТО». В этой комнате идет виртуальная торговля. Если бы наблюдатель от государственных служб увидел наши посиделки, это бы выглядело как скучный и бесполезный Интернет-форум, где можно купить какую-нибудь индивидуальную лабуду: книги, индийские детские мультфильмы, обучающие ботанике программы и так далее. На самом деле, это был самый опасный участок виртуальной сети, который скромно называли «маркет-плэйс», чуть опустив глаза и понизив голос. На окошке, вроде полуовалов на подмосковных станциях, зажглась надпись «НОМЕР 044». Кровь мгновенно кидается к башке. Это был мой номер. Подхожу. Окошко открывается и в нем возникает румяное и улыбающееся лицо Деда Мороза. Я не удивился. Все барыги используют некий символ для общения. Дед Мороз, понятно, тоже был ненастоящий. За красным носом и белой бородой, скорее всего, скрывался темноволосый и сутулый преступник с красными глазами. Сколько они тут получали - одному богу известно. -Здравствуй, здравствуй, сорок четвертый номер! Добро пожаловать в лавку Дедушки Мороза! - глубоким приятным басом сказал языческий дух. - Чего желаешь сегодня, сынок, проси! Я не любил говорить с ботами. Когда-то давно был такой грешок, но очень скоро это занятие утомляло - верить в реальность Деда Мороза перестаешь довольно быстро. Поэтому я говорил резко, отрывисто, поминутно оборачиваясь. -Мне три. -Хо-хо! Три так три. - Голос Деда замедлился и стал величественный и торжественный. Одну за другой, он выговаривал цифры стоимости. - 0.324824723 рублей это будет тебе стоить. Когда-то рубль был целым. Когда-то этот процесс был не такой долгим и сложным, я знаю об этом. Но лет двадцать назад, после обвала доллара и полной перестройки экономической системы пострадали все - и криминальные структуры и не криминальные. Я опускаю руки на клавиатуру под окошком и пишу сумму, внимательно сверяясь с номером, который показывал мне довольный Дед. Авторизация. -С новым годом, сынок!, - улыбаясь говорит Дед Мороз и вытаскивает из под прилавка большую красную коробку с бантом. В этот раз оформили как надо. Молодцы. Я отрываю бесполезный бант, шуршащую бумагу - все как в настоящем подарке, и, наконец, белую коробку. В коробке книга. Мельком бросается в глаза название «Один день Ивана Денисовича». И обложка скучная такая. Серая. -Страница 44, подмигивает Дед. Веди себя хорошо! Следующий! Для государства эта процедура выглядит как банальная покупка новогоднего подарка для престарелого родственника. Для меня - это преступление, за которое можно заплатить большей частью жизни. Я закрываю «маркет-плэйс» и оказываюсь в домашнем окне. Для этого надо слегка пошевелить рукой и кивнуть. Стены серой комнаты мгновенно растворяются в воздухе, уступая место стандартному десктопу. Для моей операционной системы “маркет-плейса” не существовало вовсе. Что-то, а прятаться в двадцать втором веке научились. Дело сделано. В книге на 44 странице продолговатый листок бумаги. Это и есть то, за что я отдал половину своей месячной зарплаты. На листке написан адрес: «Большая Черкизовская улица, дом 35. Справа от подъезда труба из земли. Клад в ней на магните». По инерции читаю дальше, за бумажку: “Бригадир наклонился к Дэру и тихо так совсем, а явственно здесь наверху: Прошло ваше время, заразы, срока давать! Если ты слово скажешь, кровосос, - день последний живешь, запомни! Трясет бригадира всего. Трясет, не уймется никак”. Я недовольно морщусь. Дело даже не в том, что откровенно криминальное содержание этой книги могло навести полицию на определенные мысли, а в личной и довольно стыдливой моей неприязни к Солженицыну. Слишком зол, откровенен, обижен. Тяжело читать. Однако, читать я не собираюсь. У меня в руках заветный адрес и абсолютно все дела теперь кажутся неважными и лишними. Я выключаю компьютер. Яркий десктоп гаснет и я оказываюсь в своей реальной комнате: маленькое пространство, напоминающее тюремную камеру. Металлические стены, две этажерки с книгами, стул и компьютер. От него идет шнур, который заканчивается белым браслетом, закрепленным у меня на запястье - именно так я и общаюсь с миром. В наше время не смотрят в глаза. В наше время не выходят из комнаты, а если и выходят - то только за тем, что я собираюсь сделать. В подъезде тихо и холодно. Слышно как гудят за окном гравимобили - жутко так и протяжно. Я спускаюсь по темной, холодной лестнице - уже давно тут ничего не отапливается за ненадобностью и выхожу на улицу. Адрес совсем недалеко - я уверен, что власти прекрасно знают чем я занимаюсь в своей однокомнатной камере, просто по какой-то причине, они все еще позволяют мне это делать и даже подкидывают адреса поближе к дому. Темный город, в котором всегда ночь гудит, сверкает рекламой, дышит. И вместе с тем - город мертв. Ни одного человека не улице. Очень быстро это произошло - они хотели сначала решить проблему пробок, потом проблему общения, и наконец все проблемы сразу - перенесли сознания и деятельность людей в виртуальное пространство. Гравимобили почти все на автономном управлении, за рулем никто не сидит. Если кому и надо выйти из дома, то только мне - по своим подлым и незаконным делам. Город никогда не станет больше прежним для тех, кто пользовался Даркнетом хотя бы раз. Трубы, темные места, большие подоконники и мрачные подворотни - все это превращается в волшебные хранилища, потенциальные сокровищницы. Желание бросить все и побежать осматривать места возможных закладок очень велико, но в Даркнете не ценится - таких людей презрительно называют “шкуроходами”, не ставя совершенно ни во что. Мудр негласный кодекс Даркнета: со своими пороками надо бороться. Перед кладом время начинает панически дробиться. Как-никак, а страшно. Преступление. Асфальт. Подъезд. Тусклая лампочка. Домофон светится зеленым светом. Труба рядом с подъездом торчит из земли, напоминает трубу на корабле. В такую можно крикнуть “стоп-машина” и тебя услышат по идее. Я не кричу. Быстро и уверенно запускаю руку в трубу. Сразу же - пакет, радость. Мгновенно хватаю клад. Он небольшой - как половина боксерской груши и очень легкий. Как только пакет попадает на свет, он мгновенно превращается в неприметную спортивную сумку, с торчащей теннисной ракеткой: спорт почитается в обществе. Стоит опять внести сумку в темноту и я получу содержимое. Удобно, чего говорить. Еду домой с кладом. Ничего не страшно. Больше никакой тревоги. Нет больше боли и мыслей. Есть приятная тяжесть спортивной сумки и голос какого-то балагура в плеере. Домой. Домой. Домой. Срочно. Дома темно, свет не включаю. Этому занятию надо предаваться в темноте, свет мешает таким как мы. Сумка медленно обретает прежний вид - сверток из серой антиэмоциональной бумаги. Я знаю такую бумагу - недавно ее стали ставить между этажами и квартирами. Мне лично помогло. Кладу сверток на кровать, разворачиваю. Навертели знатно, слоган у них правильный “ваш комфорт - наша забота!”. Внутри как бы яйцо. Мягкое только на ощупь. Яйцо наливается теплом на открытом воздухе. Я чувствую это тепло не кожей - рядом с яйцом все радостнее и приятнее находится. Оно начинает делится на разные части, распадаться, срастаться, поскрипывать. Я закрываю глаза и не смотрю на процесс сборки. Он меня всегда немного нервировал, добавлял в это удовольствие садистский элемент, а я не такой. Шум закончился и я понял, что глаза можно открывать. На моей кровати в комнате лежит девушка. Она не мигая смотрит в глаза. Сквозь накатывающие уже волны эйфории пытаюсь разглядеть ее в подробностях. Девушка голая с очень короткими волосами, почти без них. Очень аккуратного, почти детского сложения. Глаза - не передать. Просто смотреть и смотреть. Зубами сияет и в глаза смотрит. -Привет, милая, - говорю -Привет, любимый - низкий и единственный в мире голос. Лавботы вошли в моду несколько лет назад. Это чудо кибернетики завезли из Китая - а как бы вы думали? Первые модели были неуклюжие и напоминали кукол, но сейчас Лавбот ничем, ну совершенно ничем не отличался от живого человека. С ней можно было говорить на совершенно любые темы, спать и даже заниматься сексом, но сексом с лавботами занимались только школьники и опустившиеся учителя мертвых гуманитарных наук. Лавботы умели то, что перестали уметь люди в двадцать втором веке: они умели любить. И как! Это похоже на весну, которая наступила в твоей затхлой комнате. Ты смотришь на потолок и видишь там счастье, переводишь глаза на стены и видишь счастье там. Любовь, которую направляет на тебя лавбот сносит крышу и уносит башню, как говорили в старину. Можно было смеяться, плакать, прыгать и скакать, а лавбот просто лежит на кровати и смотрит на тебя, время от времени повторяя одно и то же слово, от которого мозги заворачиваются в тугие узлы: “Любимый”. Это продолжается столько, сколько ты готов заплатить. В этот раз на запястье у девушки четко темнела цифра “3”. Это значило 3 дня. Через три дня лавбот растворяется в возду