— Моего самолюбия это не ущемляет, — ответил Железное Сердце. — Да простит меня Бог, если я хоть раз принуждал Агнес, эту грязную ведьму!
— А если бы вам пришлось так принуждать мать? — спросил Джослин.
Лицо Вильяма потемнело.
— Тогда бы она, возможно, осталась жива, — с горечью ответил он. — Я предупреждал ее спускаться осторожнее по той лестнице в таких длинных платьях, но она, как обычно, поступала по-своему. А я был тогда таким простофилей, что не отправил ее в более безопасное место, пока она не родит.
В комнате стало неуютно от наступившей тишины. Джослин знал, что переступил через запретную черту, но иногда это помогало обороняться. Очень редко в разговорах с отцом затрагивалась тема о его матери, она стала почти запретной. Железное Сердце не любил говорить о ней. Даже при жизни она редко встречалась с посторонними, обитая под семью замками в темном аду семейного круга. Отец винил себя в ее смерти. Эта вина давала знать о себе постоянно, как глубокая кровоточащая рана.
Набрав в легкие воздуха, чтобы что-то сказать и прервать наступившую тишину, Джослин случайно бросил взгляд на висевшую на двери и раскачивающуюся на сквозняке штору и вынужден был остановиться, широко раскрыв глаза от ужаса.
На пороге стояла Линнет де Монсоррель. По выражению ее лица стало ясно, что она слышала весь их разговор и это не предвещало ничего хорошего.
Железное Сердце, не дожидаясь нападения, принялся атаковать.
— Подслушивать у вас, видимо, вошло в привычку? — спросил он, осмотрев ее сверху донизу, давая понять, что у нее не совсем приличный вид. В самом деле, на Линнет было надето лишь белое шерстяное платье, и в довершение ко всему она стояла с непокрытой головой.
Линнет смело выдержала первый натиск, хотя от Джослина не могло ускользнуть, как побледнело ее лицо.
— Нет, милорд, — с достоинством ответила она с легкой дрожью в голосе. — Я спустилась, чтобы взять кроликов. Моему сыну приснился кошмар, будто их убили. Вот я и хочу отнести их ему, показав, что это всего лишь сон. Я услышала, как вы беседуете, а поняв, что это касается меня, стала слушать, уверенная, что имею на это полное право.
Вильям что-то пробурчал.
Линнет посмотрела в лицо Джослину.
— Вы ждете моего согласия стать вашей законной супругой?
— Я прошу вас о такой чести, миледи, — ответил он, подумав о том, как избито прозвучала эта фраза, напомнив ему баллады бродячих музыкантов. Ее глаза выражали лишь презрение — так, во всяком случае, показалось ему.
— Чести, — устало произнесла она. — Какое пошлое слово.
Железное Сердце все еще безмолвствовал, сжав рукой ремень, будто желая ее отлупить. Полное лицо де Люси пребывало тоже в крайнем смущении.
— А сейчас я нужна сыну. — Взяв клетку с кроликами, стоявшую возле судьи, она поклонилась мужчинам, смерив их взглядом, полным презрения, и вышла.
— Клянусь Богом, мягкое место этой распутницы плачет по плетке! — выпалил Вильям, сжимая ремень своими сильными мужскими руками. Во всем его облике чувствовалось какое-то раздражение.
— Я не хочу иметь такую жену, как Агнес, которая вздрагивает всякий раз, услышав ваш голос, — ответил Джослин, поглядывая на развевающуюся у двери штору.
— А это та жена, о которой ты мечтаешь! — прохрипел Железное Сердце. Подойдя к столику, где стоял кувшин, он налил себе в кубок вина и, высоко подняв его, провозгласил тост: — За согласие леди! — Его глаза заблестели, и он сделал большой глоток, а затем вытер губы тыльной стороной ладони.
— Вильям, довольно! — предостерег его де Люси.
— Я добьюсь ее согласия, — спокойно сказал Джослин и с вызовом посмотрел в глаза отцу. — И мне при этом не придется ее унижать.
Железное Сердце устремил на него свой яростный взгляд.
— Да уж, я тебя знаю. Ты скорее готов позволить ей оседлать себя, подставив свою спину.
— Может быть, я предложу ей вашу — вы совсем меня не знаете! — И он с шумом вышел из комнаты, дабы в порыве гнева не убить собственного отца.
Убедившись, что кролики невредимы, Роберт уснул, одной рукой слегка касаясь клетки, как бы не желая с ней расставаться. У Линнет застрял комок в горле, а на глаза навернулись слезы. Оторвав взгляд от постели сына, она пошла привести себя в порядок. Перелив холодную воду из медного таза в розовую мраморную миску, она ополоснула свое разгоряченное лицо. Слова де Гейла показались ей лестными, но она знала им цену. Она считала его таким же расчетливым, как и любого другого воина, не имевшего ничего за душой. Замок, сундук с добром, жена, которая готовит ему еду и лелеет в постели, — вот что им всем нужно. Слуги, и она тоже, называют его милорд и исполняют любой его каприз. И это он называет честью, самонадеянный болван.