— Если вы имеете в виду виллу Бёмера, так ее уже сдали.
— Упаси бог, я бы тут же пал в глазах коллектива. Но о вилле я собирался с вами поговорить. Мне бы хотелось, чтобы вы туда проникли и кое-что утащили или хотя бы обнаружили.
— Вы, видно, с ума сошли! Просто проникнуть? Как заходят в магазин: выбирают и уносят с собой?
— Примерно так. Вы меня поняли.
— Тогда почему же вы сами не пойдете и не поищете там сокровища?
— Я не очень люблю, когда меня застают на месте преступления и арестовывают, а в нынешней ситуации и подавно. Для завода моя персона более важна, чем ваша, и вам легче отговориться, если вас схватят. Вы профессиональный фотограф, заинтересовались особняком… Но шутки в сторону: я уверен, что на вилле есть что обнаружить, может, даже следы, ведущие к разгадке гибели Бёмера. С тех пор как ее сдали Циреру, эта вилла кажется мне крысиным гнездом.
— И что я, по вашему мнению, мог бы там обнаружить?
— Я подозреваю, почти уверен, что Цирер получает информацию от людей, причастных к самому узкому кругу заводоуправления. Вопрос в том, кто его информирует и кому передает он эту информацию дальше. Сам он ничего собой не представляет, в этом я уверен, он скорее посредник, работающий на хозяина. Задание представляется мне таким: Цирер должен, несмотря на все препятствия, найти путь продать завод и, стало быть, при всех обстоятельствах помешать осуществлению плана Бёмера. Кто об этом знает? Кто знает о твердом намерении гранд-дамы претворить в жизнь последнюю волю мужа? Нотариусы Вольрабе и Гроссер, доктор Паульс, Гебхардт, близнецы, вы и я — и, вероятно, еще кто-нибудь. Поэтому все так туманно. Конечно, ваша жена все знает, от близнецов или от вас. Вы-то не болтун?
— Вы меня обижаете.
— Переживете. Но пока мы не узнаем, от кого получает задание Цирер и кто стоит за ним, до тех пор план Бёмера под угрозой, а мы с вами попали в список на отстрел. Вчерашний телефонный звонок подтвердил это вполне ясно. Вы поняли? Вы теперь замешаны в эту историю, уже не отсидитесь в сторонке.
— Я действительно был бы только фотографом, если бы уже давно этого не понял.
— Видите ли, господин Вольф, если долго работаешь на одном предприятии, то знаешь всю механику передачи информации. Не могу избавиться от ощущения, что на заводе есть человек, который работает на Цирера или на тех, кто за ним… Бред? Не возражаю. Это не вы, вы человек непосвященный, пока еще нет. Черт знает почему, но я не доверяю Гебхардту. Абсурд, конечно. Скоро я вообще никому не буду доверять, кроме самого себя. Но насчет Гебхардта у меня есть подозрение, а мои подозрения не фантазии, они продиктованы опытом… Это не Адам, верная и гениальная техническая душа, лишенная честолюбия… Потом долго не возникает никаких ассоциаций, потом все-таки опять Гебхардт, хотя это вздор. Гебхардт сорок лет на заводе, он был памятью и правой рукой бога-отца. Такие люди скорее дадут отсечь себе голову, чем совершат предательство. Если бы не было людей его склада, промышленным управлениям пришлось бы сворачиваться… Я знаю, что он недолюбливает меня, но это только способствует сотрудничеству.
Шнайдер расхаживал по комнате, заложив за спину руки: пять шагов от двери до окна, на широком подоконнике которого не видно было ни одного горшка с цветами, пять шагов от окна до двери.
— Я подозреваю, — сказал он, — что Цирер — агент «Уорлд электрик», а его фирма фиктивная. Да и близнецы не так наивны, какими кажутся. Все-таки они попытались за спиной своей матери продать завод. Прожженные ребята, хитроумные. Когда я вспоминаю, что нам, вам и мне, предлагали за отказ… Близнецам эта продажа принесла бы огромную выгоду. И мы должны наконец понять, что Бёмер предоставил нам единственный шанс: капиталист до мозга костей хотел доказать, что стране нужны акционеры по призванию, а не охотники за наживой. Аденауэр сказал однажды, что социал-демократы не умеют обращаться с деньгами, поэтому их нельзя допускать к власти. Так вот, у нас будут деньги, и мы сумеем с ними обращаться. Мы уже стоим в лифте, нужно только нажать на кнопку, и он пойдет вверх.