— Позвонил? Куда? — парировал я. — Ты же трубку мобильника не берешь. А по домашнему у тебя только пьяный сосед отвечает.
— Ой-йооо! А ведь правда! Я ж забыла совсем!
— Надо поговорить. Ты сейчас очень занята?
— Кем занята? — серьёзно переспросила девушка.
— Можем поужинать, — пояснил я. — Не против?
Маша давно всем доказала, что способна разрушать стереотипы и так себя подавать, что впечатление производилось сильнейшее. К тому же характеры, лица, манеры поведения и стили одежды, не отвечающие классическим канонам, всегда меня привлекали. Они индивидуальны и более заманчивы, чем стандартная академическая красота. Они уникальны.
— Рановато для ужина. Но поесть-выпить не откажусь. Макс! — Маша тут же обратилась к какому-то длинноволосому тощему парню с жиденькой бороденкой, — последи за моими? Если не приду, подержи пока у себя, ладно?
Макс флегматично кивнул, видимо просьба девушки была вполне обычным явлением.
— Я тут кое-что из своих работ хотела продать, — будто извиняясь, пояснила Маша, — но Макс присмотрит, он проверенный друг.
— Макс? А он кто? — спросил я, когда мы уже отошли на заметное расстояние.
— Ну, Макс же, он постоянно здесь тусуется.
Сколько я ни встречал Машу на «Паперти», она всегда хотела продать что-то из своих работ. При мне, правда, ничего ещё не продала, кроме одного уникального случая. Я не искусствовед и не какой-нибудь ушибленный жизнью арт-критик, но манера живописи у девушки ставила в тупик. Сюжетным разнообразием не баловала — на её полотнах присутствовали только городские здания. Обычно — Петербурга, причем все какие-то больные, ободранные, ещё более унылые, чем в реальности. Такие обязательные для Питера благостные сюжеты, как пряничный Спас-на-Крови, строгий Исаакий или бело-голубой Смольный отсутствовали напрочь. Москву она рисовала тоже, но по-другому. Московские виды у неё напоминали кадры из фильма «Жизнь после людей» и пейзажи Первопрестольной вполне подходили к постапокалиптической книжного проекта «S.V.A.L.K.A.». Кое-что из её работ было даже использовано при изготовлении обложек для этой серии. Не знаю, но на мой непрофессиональный взгляд — ничего особенного в её картинах не было. Вслух, естественно, я только хвалил художницу, и даже как-то, в порыве деструктивного альтруизма, купил несколько работ из петербургской серии (тот самый уникальный случай). Потом раздаривал разным не искушенным в искусстве московским знакомым. «Это замечательная картина одной молодой, но очень талантливой и известной петербургской художницы», каждый раз лгал я, торжественно преподнося полотно на день рождения или какой иной аналогичный по значимости праздник. Женщины сдержанно благодарили, и ставили в угол, живописью к стене. Мужики, обычно, просили телефончик авторши, я кивал и со спокойной совестью сообщал давно утерянный Машей номер.
— Маш, а почему «Паперть»?
— Ась? — смешно переспросила художница.
— Почему именно «Паперть»? — повторил я.
— В смысле?
— Почему ты около этого храма свои работы продаешь? По-моему, тут плохо покупают.
— Совсем нет. Не всегда плохо. Иногда вполне себе хорошо. И потом, это элитное место оно такое…
— Какое?
— У меня с ним много чего связано. Здесь венчались мой прадедушка и моя прабабушка. Здесь познакомились мои родители. Ты вообще знаешь историю самого собора?
— Нет. А что за история? — неосторожно спросил я.
— Вот слушай. Ещё императрица Анна Иоанновна подписала разрешение на возведение тут католического храма. Строительство началось под руководством самого Трезини, но остановилось. Попытка закончить, предпринятая Валлен-Деламотом, также была неудачной, а завершили только Минчиани и Ринальди. Тогда-то храм, получивший статус собора, был освящён в честь святой Екатерины Александрийской, покровительницы Екатерины Великой. Служение осуществляли представители различных католических орденов. Сначала францисканцы, но император Павел отдал храм иезуитам, а после их высылки Александром Первым, тут стали служить доминиканцы.