Речи старика, да и сам он, не выходили у меня из головы, а то, что я видел и слышал у него в доме, с каждой минутой казалось мне все непонятнее. Ночные отлучки старого антиквара были в высшей степени подозрительны. Я узнал о них только благодаря простодушной откровенности девочки; старик слышал, что она сказала, заметил мое явное недоумение, но все же промолчал, не потрудившись объяснить мне свою тайну. И чем больше я раздумывал над этим, тем явственнее возникали передо мной его измученное лицо, рассеянность, блуждающий, неспокойный взгляд. Почему бы ему не совмещать в душе любовь к внучке с самым черным злодейством? Да разве любовь эта не противоречит сама себе, если он способен оставлять девочку одну на ночь? Но при всем моем недоверии к старику я ни на минуту не сомневался в искренности его чувства к ней. Я даже не мог допустить подобных сомнений, вспоминая наш разговор, вспоминая, с какой нежностью звучало ее имя в его устах.
«Останусь здесь, конечно! — ответила она на мой вопрос. — Как всегда». Что же влечет старика из дому ночь за ночью? Я перебирал в уме рассказы о чудовищных, загадочных преступлениях, которые совершаются в больших городах и долгие годы остаются нераскрытыми. Но как ни страшны были эти рассказы, ни один из них не мог послужить мне для разъяснения тайны, становившейся тем непонятнее, чем больше я думал над ее разгадкой. Погруженный в свои мысли, которые сводились все к одному и тому же, я бродил по улице взад и вперед еще два долгих часа. Наконец пошел сильный дождь; усталость все-таки одолела меня, хоть и не притупила интереса к этим людям, и, остановив первую попавшуюся карету, я поехал домой. В очаге у меня весело потрескивал огонь, лампа горела ярко, часы, как всегда, встретили своего хозяина радушным тиканьем. Тишина, тепло, уют — как радостно было ощущать это после того уныния и мрака, который только что окружал меня!
Я сел в кресло, откинулся на его мягкие подушки, и мне сразу представилось, как эта девочка — одна, всеми брошенная, никем не охраняемая (кроме ангелов) — мирно спит в своей постели. Такая нежная и хрупкая, словно фея, такая юная — и где, в каком месте проводит она томительные, долгие ночи! Я не мог примириться с этим.
Мы так подвержены воздействию внешнего мира, что многие наши мысли (коим надлежало бы носить чисто умозрительный характер), может статься, не пришли бы нам в голову без этой помощи со стороны. И я не уверен, овладела ли бы мною с такой силой тревога о маленькой Нелл, если бы этой тревоге не сопутствовало воспоминание о причудливых вещах, которыми была полна лавка антиквара. Одиночество девочки, окруженной всеми этими диковинами, стало для меня особенно ощутимым. Она стояла передо мной как живая, а вокруг нее теснилось все то, что было столь чуждо всей ее природе, чуждо ее полу и возрасту. Если бы моя фантазия не получила такого подспорья, если бы я увидел девочку в обычной комнате, в обычной обстановке, — весьма возможно, что ее одиночество не поразило бы меня так сильно. Теперь же она казалась мне образом из какой-то аллегории и так приковывала к себе мои мысли, что я, повторяю, при всем желании не мог думать ни о чем другом.
— Как же сложится ее жизнь? — проговорил я вслух, беспокойно шагая из угла в угол. — Неужто эти чудовища так и будут держать ее в плену и она так и останется единственным чистым, свежим, непорочным существом среди них? Что ожидает…
Но тут я прервал свои размышления, ибо они заводили меня слишком далеко, заводили в ту область, которой мне не хотелось касаться. И, оставив эти пустые домыслы, я решил лечь и забыться сном.
Но всю ту ночь, и во сне и наяву, ко мне возвращались все те же думы, и те же образы неотступно стояли у меня перед глазами. Я видел темные, сумрачные комнаты, рыцарские доспехи, костлявыми призраками безмолвно выступающие из углов, ухмылки и гримасы деревянных и каменных уродцев, пыль, ржавчину, источенное червем дерево… и посреди этого хлама, этой ветоши и запустения мирно спит пленительной красоты девочка — спит и улыбается своим легким, светлым снам.
Глава II
Желание снова посетить то место, откуда я ушел при описанных выше обстоятельствах, наконец одержало надо мной верх, промучив меня почти всю следующую неделю; однако на сей раз я решил побывать там засветло и отправился в ту часть города в первой половине дня.