– Это невероятно, дядюшка Лик, – сказал я, изможденно плюхаясь в соседнее кресло, совершенно обессилев после такого бурного всплеска эмоций, – Просто фантастика! Что за прекрасное место у вас тут!
– Да, согласен, оно прекрасно! – ответил дядюшка Лик, наливая мне в бокал лимонаду. – Я, честно говоря, и сам не перестаю любоваться сколько уже лет. И когда думаю о моменте расставания с этим местом, только и печалюсь о том, что потеряю возможность наслаждаться удивительным видом.
– Как «расставания с этим местом»? – удивился я. – Разве это не ваш дом и земля?
Дядюшка Лик замолчал ненадолго, словно обдумывая продолжение разговора. И это было так – он знал, что сегодня скажет мне нечто такое, после чего моя жизнь изменится навсегда, но для него, искушенного и мудрого человека, знатока человеческих душ и носителя громадного опыта взаимоотношений между людьми, этот момент в жизни был таким же поворотным, как и для меня.
Вскоре все, что было вскользь сказано дядюшкой Ликом и мистером Пиком во время наших предыдущих немногочисленных встреч, сложилось в единую картину, а жизнь моя навсегда изменилась. А пока я продолжал удивленно и несколько встревоженно смотреть на дядюшку Лика, ожидая ответа на мой вопрос. В голову лезли всякие нехорошие мысли, например, о тяжелой болезни хозяина, хотя об этом нисколько не говорил его цветущий вид, румяное лицо и розовые ногти, которые по уверению моей бабушки были главным индикатором состояния здоровья.
А вдруг, думал я, его разыскивают и вот настал час – за ним уже едут, чтобы запрятать пожизненно за решетку, но при этой мысли кто-то внутри меня громко засмеялся, да так, что чуть не упал под кресло, утянув за собой и меня. Это было странное и какое-то новое ощущение, но я не успел разобраться со всеми этими чувствами, поскольку заговорил дядюшка Лик.
– Думаю, вы уже поняли, сеньор Конти, что сегодня день особенный и этот наш разговор тоже особенный – начал дядюшка Лик, затушив сигарету в пепельнице и сделав глоток лимонада. – Суть того, что я вам сегодня скажу трудно осознать вот так, слету. Поверьте, я когда-то был на вашем месте, и был я тогда таким же бедным и мятущимся в поисках смысла всего сущего студент. И так же, как и мне тогдашнему, вам понадобится довольно много времени, чтобы осознать все сказанное, пройти подготовку и стать тем, кем вам предстоит стать после этого разговора. Поверьте, сеньор Конти, скоро, совсем скоро вы поймете насколько велика та миссия, которая будет на вас возложена и осознаете – все ваши метания и поиски были совсем не напрасны. А пока давайте я вам расскажу одну историю! Помните, – продолжил дядюшка Лик со смехом, – я же предупреждал, что вы услышите еще много разных историй!
Странно, что слушая собеседника, я все больше и больше успокаивался и меня совсем уже покинуло волнение. Поначалу, говоря честно, я не на шутку испугался. «Кто он такой? – думал я. – Странно как-то говорит». Но постепенно страх уходил и его место занимало совсем не юношеское любопытство, так свойственное людям моего тогдашнего возраста, а чувство уверенности и какого-то неведомого мне прежде спокойствия. Надо полагать, что эти внутренние изменения внешнему наблюдателю тоже были заметны, что я понял по глазам дядюшки Лика, приглядывавшегося ко мне с явным выражением удовлетворения на лице. Наконец он, достав из портсигара еще одну сигарету, закурил, и отпив из стакана лимонно-зеленого лимонаду, начал свой рассказ.
– Тут неподалеку есть монастырь. Старинный, заложенный почти шестьсот лет назад. Жила там братия своей обычной жизнью, в трудах и заботах повседневных, и был среди них один молодой еще совсем человек, мучительно переживавший непонимание собственного предназначения. Он днями и ночами молил Господа, чтобы тот открыл ему глаза, дал понять к чему он предназначен, в чем состоит его служение. Одних молитв и повседневной тяжелой работы по хозяйству ему было мало, он был уверен, что в его силах настоящими делами нести людям истинное слово Божье, а не рутинными заботами общины.
Не было среди братии более истового монаха, старающегося всеми силами понять свое предназначение в этом мире и принять путь, лишь ему предначертанный свыше. Послушание и тяжелый труд – все, чем он жил, но огонь, горевший внутри, не давал ему успокоиться. Он смотрел на братьев, на лицах которых было написано полное спокойствие и умиротворение, и не мог понять, что с ним, почему он не такой, но ни в коем случае никого не осуждал. Гордыня была его главным врагом в земной жизни, воплощением темноты и гибели души, а все монахи – братьями, которых он искренно почитал и любил. Но не было ему успокоения, хоть наш герой и молил о нем ежедневно.