— Кала, — сказал он, подумал и добавил: — Перасма.[3]
Бобров оглянулся на Серегу. Тот пожал плечами, мол, говорят — надо идти. Тогда Бобров поступил совсем не по-купечески, он попросил Серегу снять с плеч рулон ткани, отмотал кусок метра в четыре, надрезал извлеченным из емкой набедренной повязки коротким ножом, с треском оторвал, шагнул ближе к начальнику и, заговорщицки улыбаясь, всучил ему свернутый кусок ткани. Начальник посмотрел сурово, но ткань взял, тут же передав ее стоящему сзади солдату. Бобров поощрительно улыбнулся, знаком давая понять, что, мол, мы тебе отдаем вот эту классную штуку, а ты нам даешь провожатого, потому что дороги мы не знаем.
Бобров рассчитывал, что он все объяснил правильно. И верно, начальник повернулся и повелительно махнул рукой одному из своих воинов, а когда он подбежал, что-то коротко приказал. Воин скорчил недовольную рожу, но ослушаться не посмел. Коротко мотнув головой, он пригласил чужеземцев идти за собой и проследовал в калитку.
Арка ворот казалась туннелем, настолько длинным был путь под ней. Но вот они вышли под местами звездное небо и Бобров, глубоко вдохнув, сказал тихо, но пафосно:
— Ну вот, Лысый, мы и под небом Херсонеса.
Солдат молча довел их до какого-то строения, ближе, как понял Бобров, к самому порту, неопределенно мотнул головой и отчалил.
— Незадача, — Бобров поскреб макушку.
Умных мыслей не прибавилось, а Серега уже решительно постучал в дверь. Правда постучал он довольно деликатно, так что внутри могли и не услышать. Подождав для приличия секунд десять и не дождавшись реакции, Серега грохнул в дверь уже кулаком. За стеной робко гавкнула собака, а в двери открылось маленькое окошко, за которым угадывалось нечто взлохмаченное и заспанное. Нечто пробурчало такое, что можно было с одинаковым успехом принять и за приглашение входить, и за посылание к соответствующей матери. И все это на чисто греческом. Так что ни Бобров, ни Серега ничего не поняли. Но одно то, что есть лицо, склонное к диалогу, уже вдохновляло.
— Слышь, вратарь, — сказал Серега. — Открывай свой сезам. Видишь, при-личные люди без крыши над головой.
Даже при свете звезд было видно, как вытаращился страж ворот.
— Чужеземцы? — спросил он и, о удивление, Бобров и Серега его поняли.
— Ну да, чужеземцы, — ответил Бобров на том же языке. — Что тут такого? Можно подумать, тут принимают гостей непосредственно только из Афин или вовсе из Спарты.
А вот это он сказал уже по-русски. Но очевидно, страж врат был человеком начитанным, и знакомые названия понял без переводчика. Окошечко захлопнулось, загремели засовы и калитка, скрипя, отворилась. Бобров не без опаски шагнул на вымощенный камнем дворик.
Как оказалось, опасения его были напрасны. Привратник закрыл калитку и ненадолго исчез, вернувшись уже, видимо, с хозяином сего заведения. Хозяин был толст и лыс. Он пытался улыбаться, но это у него плохо получалось, все-таки, когда тебя поднимают среди ночи, как-то не до улыбок. А может это огонь единственного светильника, колеблемый легким ветерком, так искажал вполне себе порядочные черты его лица. Но это все мелочи. Главное, что хозяин владел чуть ли не ста наречиями (положение обязывало) и договориться с ним было гораздо проще чем со стражниками. И вскоре Бобров и Серега устроились на относительно свежей охапке сена в каком-то помещении без окон. Вопрос оплаты отложили до утра. Хозяин, как человек ушлый сразу же подметил, что хоть чужеземцы и одеты в одни набедренные повязки, но на плечах у самого здорового лежит рулон ткани, выглядящий довольно дорогим и, следовательно, не такие они бедные, как себя представляют.
Утром путешественники проснулись рано, потому что дверь в помещении отсутствовала, а набедренная повязка в сочетании с сеном грела плохо. Серега, правда, предлагал замотаться в ткань, но Бобров заявил, что ткань тогда потеряет товарный вид и, соответственно подешевеет, а им, кровь из носу, надо на что-то три дня продержаться.
Выглянув из дверного проема, Бобров обнаружил, что во дворике уже суетится пара мужичков примерно в таких же набедренных повязках как и у них с Серегой только уже и грязнее. Следом выглянул Серега и предположил:
— Ты глянь-ка, рабы наверно.
— На себя посмотри, — тут же отреагировал Бобров. — Хотя может ты и прав. Кто тут еще будет заниматься хозяйством? Рабы, конечно.
Из-за каменного забора слышались голоса и блеянье овец. Судя по звукам, стадо прогнали в направлении ворот. Город, похоже, просыпался. Путешественники, тяготясь своим неопределенным статусом, поманили ближайшего раба. Тот опасливо подошел. Серега стал упражняться на нем в своем греческом. Удивительно, но несчастный раб Серегу понял. Скорее всего, его греческий был Серегиному очень близок. И на просьбу позвать хозяина, он откликнулся с похвальной быстротой.