— Да как не фиг делать, — нагло заявил Серега.
Они зашли в свою комнату, приперли дверь, так сказать, во избежание, и выложили на низкий столик всю наличность. Всей наличности вместе с заработанным сегодня оказалось сто тридцать шесть драхм и три обола.
— Не густо, — сказал Бобров. — Не хватает всего сто шестьдесят четыре драхмы. Теперь давай глянем товар.
Серега распотрошил тюки.
— Так. У нас осталось шесть кусков тканей по десять метров, у нас осталось двенадцать ножей и небольшая куча хлама, которую я брал в расчете на папуасов. Там несколько стеклянных бус, десяток зеркалец разного вида и четыре набора пряностей.
— А что за пряности? — заинтересовался Серега.
— Да я в них не разбираюсь, — отмахнулся Бобров. — Только и могу, что красный перец от черного отличить. По цвету, как ты понимаешь. Атак, ящичек такой деревянный и в нем восемь отделений, заполненных разной фигней. С надписями конечно. То есть, что там, понять можно. И таких ящичков целых четыре. Чего я их купил — уже не помню.
— Не забудь еще один кусок ткани и два ножа у Никитоса, — сказал Серега.
— Это пусть пока у него и побудут, — ответил Бобров. — Ладно, зови Агафона. Попробуем ему все это всучить.
Серега кивнул и вышел, а Бобров стал быстро собирать все, сворачивать и складывать в аккуратные стопки и кучки.
Серега с Агафоном явились вскорости. Было ощущение, что Агафон дожидался, пока его позовут буквально за углом. Он вошел следом за Серегой не сказать чтобы робко, но и не нагло, а как человек, знающий себе цену. Бобров не стал произносить речей, он просто развернул перед Агафоном кусок ткани и сказал:
— Двадцать драхм.
Агафон в лице совершенно не переменился, но Бобров на лицо и не смот-рел, он смотрел на руки. Вобщем через пятнадцать минут Агафон умчался за деньгами (Бобров проверил по часам), а Серега стал сворачивать ткани.
— Сто тридцать пять, — сказал он. — Не хватает всего каких-то двадцати девяти. Доставай зеркала и бусы, будем из Агафона папуаса делать.
Бобров ухмыльнулся, представив толстого трактирщика в юбке из тростника и с кольцом в носу.
Когда Агафон вернулся с деньгами, первое, что он увидел, был Серега, который, стоя у окна, норовил разместить солнечного зайчика на носу у Боброва. Тот конечно отмахивался со словами: «Оставь свое баловство». Поверх хитонов у обоих висели длинные стеклянные бусы. У Сереги бусы висели в два ряда.
Агафон передал мешочек с драхмами Боброву и тот небрежно сунул его себе за спину.
— А что это? — спросил Агафон, имея в виду Серегину забаву.
— Да зеркало, — небрежно ответил Бобров, поправляя свои бусы и тем самым акцентируя на них внимание Агафона.
Однако Агафон на бусы не повелся. Вернее, он их оставил на потом. Просто типичный папуас. Он подошел к Сереге и тот показал ему на ладони маленькое зеркальце, которое женщины обычно носят в своих сумочках. Блестящий стеклянный прямоугольник подействовал на прожженного трактирщика как золотое ситечко на Эллочку. Но Агафон «Двенадцать стульев» явно не читал, поэтому свою реакцию на блестящую безделушку не соизмерял. Он как-то робко протянул руку и Серега, улыбаясь краем губ, вложил в нее зеркальце. Когда Агафон увидел в нем часть своей физиономии (чтобы влезла вся, ему необходимо было трюмо), восторгу его не было предела.
— Сколько? — спросил он и голос предательски дрогнул.
Но Бобров не собирался пользоваться слабостью клиента. Он собирался пользоваться его расположением. Поэтому он вывалил перед Агафоном все наличные зеркала и заявил:
— Тридцать пять за все.
Агафон отреагировал практически мгновенно.
— Беру! — чуть ли не закричал он, видимо, боясь, что Бобров вдруг передумает, с большим сожалением отдал зеркальце Сереге и рысью убежал за деньгами.
Серега подождал, пока его шаги стихнут в конце коридора и сказал:
— Ну вот, можно сказать, дом у нас в кармане, — подумал и добавил. — И лавка тоже. Жаль, что мы не хозяева.
— Жаль, — согласился Бобров. — Ну, надеюсь, Никитос нас кидать не наме-рен. Но договор аренды или как там у них называется составить все-таки надо. И еще. Очень хорошо, что Агафон не поинтересовался происхождением тканей. Забыл от жадности наверно. Запомни, если пристанет, то наш корабль затонул недалеко от берега, и мы имеем возможность оттуда потихоньку товар доставать. Где затонул корабль мы, естественно, не скажем. Ну если только под пыткой. А вот то, что ткани сухие — наш прокол. Надеюсь, он не обратит на это внимания.
— Я понял, — сказал Серега. — Шеф, а ведь у нас еще куча ножей осталась, и бусы, и эти, как их — пряности. Да мы же богатые люди.