Не были мы с ним близки, да и не станем уже. В мыслях у меня не укладывалось, как можно заботиться вот так – бесконечно попрекая, да награждая хмурым взглядом? Бывает ли такое в природе, или дядюшка экземпляр единственный, науке неизвестный? Кто ж знает…
Едва забрезжил рассвет, я взялась за сумки, да выйти не успела – родственничек с кряхтением поднялся с тахты, и преградил мне путь.
Долго смотрел в глаза, будто отыскать там что особенное пытался, да не находил.
– Ты прости меня, Криска, дурака старого, – проворчал, в привычной ему манере. Он даже извинялся так, что хотелось голову в плечи вжать, да попятиться. – Я после того, как жинка моя к праотцам сгинула, на весь мир злой был, а тут ты – глазищи во, и слёзы льёшь ночами. А… – замахнулся, и руку с силой опустил, будто не о чем тут говорить.
И то верно – говорить нечего было. Всё уже сделано, да сказано.
– Не серчай, словом, и вот, возьми, тебе они нужнее, – протянул тот самый мешочек увесистый, который я вчера благоразумно оставила человеку, его собравшему.
Пробовала отказаться, да разве ж он слушать стал? Впихнул в руки, и, прихрамывая, вышел за дверь.
На том мы и расстались. Не хорошо, как-то, и на душе пакостно, но я уже решила и пути назад нет.
Вышла на тракт, пристроилась к первому же попавшемуся обозу и отправилась в столицу – навстречу новой жизни.
Глава 3
Чем ближе подъезжаем к высоченной стене, что город обносила со всех сторон, тем плотнее толпа становится. Тем громче кричат да спорят о чём-то.
В столице раньше я бывала, правда помню это смутно. Тогда мне едва пять исполнилось, и отец взял нас с собой. Помню только, что улицы, не в пример привычным мне, широкими были, а дома стояли бок о бок друг с другом, так что между ними и протиснуться невозможно. Даже если росту в тебе хвостик с небольшим.
Но и тогда я запомнила, что город делится на шесть секторов, кругами от центра расходясь к окраинам. Синий да Красный кварталы был для знати, Жёлтый и Зелёный, для горожан зажиточных, но титула не имеющих, а вот Серый да Чёрный – тут все остальные околачивались, кому места в первых четырёх не нашлось.
Малиновая улица брала своё начало в Синем квартале, и я, наивно полагая, что номер тридцать семь должен находится где-то в квартале Жёлтом, ну или Зелёном, на худой конец, была немало удивлена, когда ни в том, ни в другом его не оказалось.
Был дом тридцать пятый, потом тридцать шестой, а потом почему-то сразу шёл тридцать восьмой, и за ним девятый.
Как так?
Я прошла по улице несколько раз, но так ничего и не обнаружила.
– Чего тебе тут надо, попрошайка? – булочник в белом накрахмаленном переднике и в таком же белом колпаке, вышел из дверей своей ладненькой лавки и хмуро уставился на меня.
– А вы не подскажите, куда тридцать седьмой дом подевался? – улыбаюсь как можно дружелюбнее.
– Приезжая что ли? – немного смилостивился толстяк. Улыбнулся в ответ, да что-то мне улыбка его не очень понравилась – ехидная она какая-то вышла.
– Приезжая, – кивнула осторожно.
– Ха, – непонятно чему обрадовался булочник. – Так это тебе в конец Серого квартала, там тридцать седьмой дом и стоит.
Это как? Такое вообще возможно?
– Но… – начинаю и тут же замолкаю. Толку перед ним возмущаться. Мысленно машу рукой, и вновь его спрашиваю: – А контора Брукса Шмота, не подскажите где?
Что ж, с конторой мне повезло больше. Булочник махнул в сторону и сказал, что на углу улицы Ежевичной как раз и сидит господин Шмот.
В низенькую калитку я вхожу, чеканя шаг.
Нет, ну как так-то? С чего это все номера идут по порядку, а этот, тридцать седьмой, чтоб ему пусто было, почему-то оказался аж в конце Серого квартала?! Выходит, неподалёку от квартала Чёрного, где у каждого второго обитателя репутация вора иль головореза! И почему этот Брукс ничего мне сразу не сказал?
Р-р-р-р!
Конторка была маленькой – приёмная да сам кабинет. И посетителей тут, конечно же, не было. Да и где им тут разместиться-то?
– Входите-входите, – встречает меня сам господин Шмот, потому что секретаря у него в наличии не имеется. – Вы вовремя, а я и не надеялся.
Это он меня сейчас так оскорбить пытается, или задобрить?
– Почему вы про Серый квартал не сказали? – вместо приветствия с грохотом ставлю сумки на пол, и упираю руки в бока.
Вся холёная доброта тут же с него слетает, и он с издёвкой произносит:
– Будто бы в этом случае вы отказались, – и фырчит ещё, как кот, весьма собой довольный.
– Нет, – бубню чуть тише, – но…
– Никаких «но», милочка, – предприимчиво хватает со стола стопку листов и суёт их мне под нос: – Бумаги вы подписали, так что забирайте своё наследство.